Талантливый господин Варг

Он припарковал «Сааб» на маленькой стоянке перед домом. Все остальные явно были уже здесь: Ульф насчитал на стоянке еще шесть автомобилей, и детектив внутри него немедленно принялся соображать, какая из машин принадлежала доктору Эбке, а какие – его гостям. То есть это если предположить, что доктор Эбке уже прибыл – а в том, что он уже здесь, сомнений не было. Ульфу еще ни разу не доводилось встречать непунктуального немца. Сам-то он запаздывал, прибыв на место минут на пятнадцать позже времени, указанного в письме от администрации Центра. Так что доктор Эбке уже точно успел приехать. Значит, одна из машин принадлежала ему; оставалось еще пять. В полученном Ульфом письме говорилось, что в группе будут еще четыре участника. На пятой машине, значит, приехал администратор – тот самый, который прислал Ульфу письмо с подтверждением регистрации на терапию. В приложении к письму перечислялись имена остальных участников в сопровождении кратких автобиографических заметок, которые попросили предоставить каждого из них. Заметки эти, предостерегало письмо, будут отправлены остальным участникам, так что какими-то конфиденциальными сведениями делиться не стоит. Пользоваться псевдонимами разрешалось – «если вам так комфортнее» – и, как заметил Ульф, трое воспользовались этой возможностью.

Ульф не без интереса прочел автобиографические заметки. Двое из участников были женщинами, двое – мужчинами. Первую участницу в списке звали Генриетта. Звездочка около ее имени указывала на то, что это псевдоним.

«Я занимаюсь закупками шерсти, – писала о себе Генриетта. – Я не замужем. Я закупаю шерсть для текстильных производств. Иногда я путешествую по Австралии. Мне нравится ткать гобелены, вышивать и танцевать сальсу». Был еще короткий абзац, поясняющий, почему она решила пойти на психотерапию. «Мне кажется, я должна это самой себе», – написала Генриетта.

Ульф перешел ко второму описанию. Оно было от Эббы, которая, как и Ульф, псевдонимом не воспользовалась, но фамилии не указала. «Я – Эбба, – писала она. – Я работаю в креативном агентстве. Я пишу слоганы и придумываю идеи для маркетинга – когда они придумываются! Моя проблема – это нерешительность, но я над этим работаю. На групповой терапии я в первый раз, и я предвкушаю этот опыт! Или не предвкушаю?»

Ульф улыбнулся.

Был еще Олаф, который откровенно признавался, что уже несколько лет проходит терапию из-за того, что он назвал «тревожными импульсами», и Петер, пилот, который страдал мягкой формой ОКР; с этой проблемой он надеялся справиться до того, как пойдет на дальнейшее обучение – он собирался пилотировать самолеты нового поколения. Сможет ли Петер когда-нибудь спокойно завершить предполетную подготовку без того, чтобы диспетчер спрашивал, собирается ли он вообще сегодня взлетать?

Ульф оглядел припаркованные машины. Ни один из автомобилей не был новой моделью, и за исключением одного все выглядели одновременно скромными и надежными. Из общей массы выделялся только «Порше», пускай он явно видал лучшие времена. «Порше», совершенно очевидно, принадлежит Петеру, решил Ульф; вряд ли такая машина отвечает вкусам закупщицы шерсти и ценительницы ковров; и уж точно «Порше» не может принадлежать человеку нерешительному. Эбба наверняка водит самый медленный из стоявших здесь автомобилей, подумал Ульф: тот, который давал бы ей время решить, направо повернуть или налево. А «Порше» не позволяет подолгу предаваться подобным размышлениям. Это значило, что Эббе принадлежал маленький, маломощный «Фиат», известный почитателям под нежным прозвищем «бамбино».

Кроме «Порше», на стоянке была еще одна немецкая машина, «Мерседес-Бенц», и Ульф решил, что на нем приехал доктор Эбке. Под нажимом ему пришлось бы признать, что это лишь догадка, основанная на стереотипах, но он столько раз наблюдал это явление, что не собирался класть результаты множества эмпирических наблюдений на алтарь широты взглядов. Немцы обожали немецкие машины. Таковы были факты. И эти самые немцы, опираясь на собственные эмпирические наблюдения, оправдывали то, что другим могло показаться мелочными националистическими предпочтениями. Немецкие машины были качественными и не ломались. Немцам это было прекрасно известно, и машины они себе выбирали, основываясь на этом факте.

Итак, вторая машина от входа в здание принадлежала доктору Эбке, а ближайшая ко входу – скорее всего, администратору, который должен был приехать первым, чтобы отпереть двери. Оставалось две машины, у одной из которых были тонированы задние окна. Эта машина явно принадлежала человеку, которому было что скрывать: кому еще, как не Олафу с его «тревожными импульсами». И в самом деле, стыд мог стать решающим фактором при выборе машины – не менее важным, чем гордость. Оставшаяся машина могла принадлежать только Генриетте. Это была испанская марка, «Сеат»… Ага, сальса, подумал Ульф: это подтверждало его вердикт.

Зайдя внутрь, он увидел в аудитории всех участников, собравшихся вокруг доктора Эбке. Они пили кофе.