Талер чернокнижника

— Это был «майбах»! Нет, не новый, а коллекционный. Притом в отличном состоянии. Такое впечатление, что он совсем недавно сошел с конвейера. Весь блестит, сверкает никелем. Супер! Мне б такую лошадку. Я бы на этом немце такие бабки заколачивал… Старые машины нынче в моде. Свадьбы, другие торжества…

— Номер «майбаха» вы не запомнили?

— Зачем? Старинных машин в городе раз, два — и обчелся. А «майбах» мне вообще не доводилось встречать. Так что узнать его не проблема. Между прочим, я работаю на такси уже шестой год.

— Понятно… — ответил я, попрощался с водителем и положил трубку.

Понятного в этой истории было мало. Сплошной туман. Где ты, Бетти, черт тебя дери!? Почему тебя угораздило сесть в этот «майбах»? А так оно, скорее всего, и было. Неужели захотелось покататься в шикарной машине? Поди знай…

— Ну что, что он сказал? — с надеждой затеребила меня за рукав мать Бет.

— Ничего определенного. В такси она не ехала, если верить водителю…

— Господи! Девочка моя!.. — Мать Бетти заплакала навзрыд.

— Успокойтесь! Ради Бога успокойтесь! — Я метнулся на кухню, налил стакан минералки и ткнул его в руки плачущей женщины. — Выпейте, выпейте, вам полегчает…

Вот чего я терпеть не могу, так это женских слез. Меня буквально наизнанку выворачивает, когда рыдает какая-нибудь представительница слабой половины человечества. Я сразу же становлюсь податливым, мягким, как воск, и обычно сдаюсь без боя.

Я понимаю, что женский плач — чаще всего — это ее оружие, последний шанс выиграть сражение за какой-нибудь пустяк. И все равно ничего с собой поделать не могу. Наверное, у меня чересчур тонкая и впечатлительная натура.

Но материнский плач совсем вывернул меня наизнанку. Что если и впрямь с ее Лизой случилась беда? Ну почему, почему я не оставил ее у себя!? Поведись я по-иному, Бет никогда бы не уехала от меня, да еще в столь позднее время. Идиот, сукин сын, эгоист!

Нельзя, нельзя было отпускать ее одну. Что тебе стоило проводить Бетти хотя бы до такси? Ан, нет, пошел у бабы на поводу. «Я сказала — не нужно меня провожать…» А сама думала совсем наоборот. Будто тебе совсем незнакома противоречивая женская натура…

Признайся лучше, что ты страсть как не хотел надевать штаны и чапать на улицу. Ленивая скотина!

— Поезжайте домой, она найдется. Уверен, — сказал я, когда женщина немного успокоилась и перестала рыдать. — Я сейчас вызову вам такси.

— Не нужно… — Ее вдруг потяжелевший взгляд заставил меня вздрогнуть. — Я сама… Пойду в милицию. Тут недалеко.

— Зачем?

— Заявить.

— А если с Бет… с Лизой не случилось ничего дурного? Вдруг она ночевала у какой-то неизвестной вам подружки. Сегодня выходной, ей спешить некуда, вот они там как две сороки и трещат, обговаривают свои проблемы. К тому же, насколько я знаю милицейские порядки, они сразу не бросятся ее искать. Только через двое суток. И то если их чем-нибудь «подогреть» — или высоким положением заявителя, или бабками… пардон, хорошей суммой, желательно в американских дензнаках.

— Денег у меня нет, но я все равно обращусь в милицию, — упрямо ответила женщина. — Буду просить, умолять… Мое сердце чует, что с нею случилась беда.

— Мне не хочется в это верить, и я бы посоветовал вам не торопиться с заявлением. Лиза должна объявиться, я просто уверен в этом. — Увы, никакой уверенности на сей счет у меня не было; но должен же я был хоть как-то утешить несчастную женщину.

— Не знаю, ничего не знаю… Может, вы и правы. Я подумаю…

Когда за нею закрылась дверь, у меня словно гора с плеч свалилась. В ее присутствии я чувствовал себя так скверно, что даже голова заболела.

Возможно, это были остаточные явления похмельного синдрома (спиртное, употребленное в ресторане, выветрилось очень быстро, я уже был совершенно трезв), но скорее всего меня начала сильно доставать совесть.

Эта эфемерная, весьма расплывчатая категория, в принципе, мне была не свойственна. Нет, я не был отмороженным негодяем, но и моралистом себя тоже не считал.

Мне, например, наплевать на политические партии и их программы, на то, что вокруг столько горя и разных бед, на различных кликуш, — как зарубежных, так и наших доморощенных — которые уже много лет подряд предрекают распад России. Мне совсем не жаль пьянь-рвань бездомную, так как в их бедах виноваты, чаще всего, они сами, ну и, естественно, я безразличен к душевным коллизиям тех девиц, что растеряли свои патриархальные иллюзии после близкого общения со мной.

Я в какой-то мере циник, фаталист и даже где-то нигилист. Мое кредо: что должно быть, то сбудется. Как бы ты не прыгал и не изощрялся.

Однако сейчас я вдруг почувствовал, что не могу оставаться безразличным к судьбе Лизаветы. Нет, это не была любовь, когда ради дорогого тебе человека можно жизнь отдать. И меня совсем не грызли укоры совести на предмет ее беременности. Это дело житейское.

Меня смущало нечто другое. Какие-то странности, которые в последнее время повалили, словно из мешка. Я вдруг вспомнил, как совсем недавно меня терроризировали телефонные звонки. Я поднимал в трубку, спрашивал «Кто?», а в ответ слышал лишь хриплое дыхание.