ТалисМальчик

Денис ритмично, чуть опережая звук, раскачивал лодочку, та пугалась и проникала в душу и тело скрипом; и все в округе знали (потому что слышали), кого сейчас пронзают стрелы качелей (не Амура, но всего-навсего качелей). Лицо Мура мелькало выше-ниже, выходя из теней на солнце и снова прячась в тень, и Аля думала, что у её Мороженого Принца два лица: тёмное и светлое, и какое из них настоящее – вот это чистое, яркое, с озорной улыбкой, совсем своё, или вон то – с прищуром, в редких солнечных зайчиках, почти чужое? Ты с солнечными зайчиками или с тенёчком? – размышляла Аля в шесть. Кто же ты – Ангел-Хранитель или Демон-Искуситель? – гадала Алевтина в шестнадцать. Ядовито-зелёные скрипы до сих пор отдавались не в ушах, а в животе, хотя нет уже ни самой лодочки, ни Мура-Амура, ни наивной Алиной влюблённости – всё выкорчевано с корнем.

Как часто щекотку от качелей мы принимаем за любовь!

Ты постоянно тянул время, из самого детства. Периодически напоминал о себе, чтобы держать меня в тонусе, про запас, на всякий случай – вдруг ещё что-то получится? А я не могла понять, почему у нас так долго ничего совместного не выходит. Но небо просто оберегало меня от такого авантюриста, как ты.

Страшно перечитывать СМС-ки и сообщения в «Одноклассниках». Столько времени прошло (неделя? месяц? год? жизнь?), а всё равно страшно. Не могу взять в толк, как в тебе всё это уживается.

Ведь ты никогда ко мне ничего не чувствовал. Только обманывал и обманывался. Когда чувствуют по-настоящему, не придёт в голову лгать, юлить, изворачиваться, фальшивить. Такое в голову не придёт, если на пути стоит сердце. Просто я сильно отличалась от твоего окружения, и тебя это занимало. И самолюбию льстило, конечно.

Поначалу я думала, что в детстве ты был светлым, а потом опохабился и слетел с катушек. Нет. Всё не так. Если человек не имеет врождённой гибкости, ему ни за что не стать настоящим гимнастом. И наоборот. Врождённая склонность организма и в пятнадцать, и в двадцать лет будет проявляться, как ни пытайся от неё уйти. Если в человеке нет пошлости, не заложена с рождения, он никогда не сможет опохабиться – задатки не позволят. А если она есть – вылезет даже при тщательном её сокрытии. Ты весь какой-то сборный, составной: фрагмент хорошего, отрывок плохого, здесь кусочек в червоточинах, а этот стерильный, как пластырь, хоть к ране прикладывай, как мне Дашка сказала.

О скольких случаях вранья и недостойного мужского поведения я тебе рассказывала! И ты так вовремя вворачивал нужные фразы. Как ты глубоко вошёл в роль хорошего мужчины! Я замечала, что ты не очень доволен, если я звонила первой. И не потому, что отвлекала, а потому, что ты не успевал настроиться на роль: перестать быть плохишом и стать мужчиной моей мечты.