Талисман

— Ничего. Тетя всегда считала меня не совсем нормальной.

Повела проходными дворами к обрыву, с которого видны смутные крыши, а под ними еще и фонари — лестницей, и полоска речки. Снова бульвар, шелест листьев, разлет редких машин. Загляделась девушка в афиши, — ой! — он исчез! Как сквозь землю…

— Мит! — пробежала. — Ты куда?… Мит! Иди, что скажу…

Его не было, как не бывало. Добрела до скамейки, зябко сжалась, сквозь сонные слезки ехали дома. Очнулась — голова у него на плече.

— Пошутил я. — Он впервые за их знакомство просто улыбался. — А ты считала, и взаправду удрал — поджигатель? Это успеется.

Он приподнялся, поцеловал ее и еще раз; навзничь лег на скамью, спрятав голову Лиде на колени. Расплываются звезды, их слишком много, и чудится, все прибывает и прибывает, небо делается тесным, серебряным, тяжелым…

Нахально, деловито, удивительно щебетали птицы, напропалую гоняя по желто-розовой напирающей заре. Как из другого, завтрашнего мира, выплыл поливальщик: затанцевали миллионы радужных горошин… Люди выбегали на улицы, будто каждый будил десяток других. Мит и Лида еще спросонок держались за руки, пока это не стало невозможно. Еле дождались открытия кафе. Потом грызли карамель в скверике на Каменной площади.

— Лид, понимаешь, я проиграл. Может, если б не ты, мне б казалось, что все проиграл. Да я и так уже почти ни на что не надеюсь в жизни… Дождик будет… Гляди, Лидушка, правда, — сильное дерево?…

Ощутила, что — оно и что открыл ей.

— Чудесное. Ему триста лет. Оно помнит, как этот сквер был темным лесом, — начала сочинять, почти как Лаун. — И там, где оно чуть не прислонилось к решетке сквера, пролегала звериная тропа. Потом у этого дерева распинали неверных… А оно все росло, и корни выпирали из земли, и ствол мужал, а ветви даже зимой не казались ни тонкими, как руки подростков, ни старчески немощными. А ныне оно охраняет тайны птичьих гнезд. И…

— Слышь: оно твое, пусть будет твоим. А камень действительно врос, что ли. Дед упоминал: незаметное дупло. Я нащупал, вытянул ложный сучок, но камень как приварен!.. Хотя — мне ж это ни к чему…

Ветер вовсю шумел листвой, небо темнело на глазах, в сквере было еще сухо, но кругом на улицах разворачивалось пестрое кружение прохожих и что-то шлепалось и мельтешилось в кронах деревьев.

Перед Лидой и Митом возник в строгом костюме…

— Лаун! Вот не рассчитывал, что придете… Сюда…

— А я поверил, на все сто. Идемте со мной, Мит. Туб и в самом деле оперативен…

Они вышли из сквера, как в мираж — к новенькой, омытой новизной стальной красавице, крепкой, ладной, послушной. Той, что, как водится, немного не такая, как в мечте, потому что выпорхнула из будущего, чтобы можно было коснуться в настоящем…

Мит глядел то на Лауна, то на Лиду:

— Это неправда… Подстроено. Это чтобы меня — в ловушку. Едем к вам, Лаун, я не поверю, пока…

Он почти втолкнул их в машину, сумасшедшим ходом — к дому Лауна.

— Открывайте дверь!

В комнате ужасно пустынно. Книги — пачками, перевязанные, в чемоданах, готовые в печальный путь. Разве что несколько уцелело на полках — случайные, или те, без которых вовсе невмоготу…

— Ага! — Мит перепрыгнул через связки. — За мной. Я не останусь в долгу!..

Теперь он вел машину не торопясь, торжественно. Капли залепили стекла, можно было представить, что машина летит куда-то в космос.

— А прелесть у меня машинка!

Втроем пробежали в скверик. Прильнули к мокрой коре.

— Он, он… Да, имитация такого узора исключена… Но звездочки сделались цветными, как тогда, прикоснувшись к живому… Да, да, он, «звездный»… Я ведь столько раз проходил мимо этого дерева. Теперь мне кажется, я интуитивно любил и этот сквер, и это вечное дерево…

— Ладно. Квиты? Вы меня тут подождите. Пять минут, ладно? — кинулся Мит к машине, задержавшись на мгновение взглядом на Лиде.

Она подождала, пока машина отъехала, потянулась к Лауну, дотронулась губами до его лба.

— Я ушла, ушла. К вам я еще приду, ждите…

Лаун один рядом с деревом, боится подойти поближе: а вдруг настанет горестное пробуждение…

— Лида где? — Мит не знал, куда девать большущий букет роз.

— Ушла.

— Надолго?

— Не знаю. Наверное, скоро не вернется. — Лаун смотрел не на Мита, а на дерево; старое дерево, которое скоро начнет ронять золотые листья, а потом терпеливо ждать новой весны…

— Обиделась? Почему? А как ее найти? Хотя бы дом, где живет ее тетка… Нет, вряд ли, эта ночь у меня вообще как в тумане… Но вы-то ее увидите? Небось прибежит к «звездному» камню. И я вам напишу, ладно?

— Да, она обещала зайти. Как-нибудь зайти…

— Ну, счастливо, Лаун; хотя счастливым сделали вы меня, и мне счастливо. Машина — чудо, на ней запросто можно врезаться в завтра.

Летит машина. И поезд отстал, и, кажется, скоро сама тяжелая планета останется позади…

Лаун же, напротив, все больше ощущает земное притяжение. Человеку в душе представляется порой, что он проживет если не вечно, то лет сто, не меньше. А до ста еще — ух сколько… Но в возрасте, близком к пенсионному, становится понятно, что смерть может молниеносно прийти вечером, ночью, завтра утром.