Талисман

Они миновали еще одну занавеску.

— Ох! — тихо произнес Капитан. — Мне это не нравится. Слишком уж дурно пахнет…

Влево, вправо, еще раз вправо. Джеку показалось, что они добрались до наружной стены павильона, и он с удивлением подумал, что изнутри дворец гораздо больше, чем может показаться снаружи. Они вышли наружу. Ярко светило полуденное солнце, и Джек зажмурился.

Капитан не колебался. Он вел мальчика мимо конюшни, откуда доносилось ржание и запах конского пота. Джек увидел открытый курятник. Вокруг бродили цыплята. Хромой мужчина палкой загонял их вовнутрь. Привязанная к изгороди лошадь, ненамного больше пони, скучающим взглядом смотрела на него. Они уже почти прошли конюшню, как вдруг до Джека дошло — у лошади две головы!

— Эй! — воскликнул он. — Давайте вернемся в конюшню. Там…

— Нет времени.

— Но у лошади…

— Я сказал, нет времени! — Капитан повысил голос. — И если я еще когда-нибудь поймаю тебя лежащим вместо того, чтобы работать, ты получишь вдвое больше!

— Не надо! — жалобно попросил Джек (хотя на самом деле эта тема показалась ему несколько избитой). — Я больше не буду! Я буду хорошим!

Перед ними возникли высокие ворота в стене. Тяжелые ржавые петли удерживали их. Ворота были немного приоткрыты и сквозь них проглядывала дорога. Джек понял, что они обошли вокруг павильона.

— Благодарение Господу! — облегченно вздохнул Капитан. — Теперь…

— Капитан! — раздался голос позади них. Голос был тихий, но властный. Капитан замер. Казалось, голос ждал той самой минуты, когда они почти достигли своей цели.

— Ты не мог бы представить мне своего… хм… сына?

Капитан повернулся на голос, разворачивая Джека. Перед ними стоял высокий худой мужчина, тот, которого так опасался Капитан — Осмонд. Его темно-серые глаза меланхолически рассматривали спутников. Глаза казались бездонными. В Джеке проснулся страх.

«Он сумасшедший, — интуитивно почувствовал Джек. — Совершенно безумный».

Осмонд сделал пару шагов им навстречу. В левой руке он держал кнут с блестящей металлической рукоятью.

— …Твоего сына? — повторил Осмонд, и сделал к ним еще один шаг.

И Джек понял, почему этот человек казался ему знакомым. В день, когда Джека хотели похитить — разве не Осмонд был Белым костюмом?

Наверняка, это был он.

Капитан шагнул навстречу Осмонду. После секундного колебания Джек сделал то же самое.

— Мой сын, Левис, — покорно сказал офицер. Он еще не до конца пришел в себя, и все время смотрел в сторону.

— Благодарю, Капитан. Благодарю и тебя, Левис. Да пребудет с вами благосклонность Королевы.

Когда он тронул Джека рукоятью хлыста, мальчик чуть не вскрикнул.

Осмонд, стоя в двух шагах, разглядывал Джека с ленивым интересом. На нем была кожаная куртка: вокруг запястья обвивались браслеты (поскольку он все время держал хлыст в левой руке, Джек решил, что он левша). Длинные черные волосы перехватывала лента, которая когда-то была белой. Осмонд обладал двумя специфическими запахами. Первый — тот, который мать Джека называла «одеколон-всех-этих-мужчин»; это навело мальчика на воспоминания о старых черно-белых фильмах из жизни бедняков. Судьи и адвокаты в этих фильмах всегда носили парики, и, по мнению Джека, коробки, где эти парики хранились, пахли как Осмонд — сухим и горьковато-пыльным запахом дешевого одеколона. Второй запах был более живой, но менее приятный; он как бы толчками исходил от Осмонда. Это был запах травы в долине, запах редко моющегося мужчины, запах пота.

В животе у мальчика заныло.

— Я не знал, что у тебя есть сын, Капитан Фаррен, — протянул Осмонд. Хотя он обратился к Капитану, его глаза не отрывались от Джека.

«Левис, — подумал тот. — Я Левис, не забыть бы…»

— Конечно, нет, — ответил Капитан, со злостью и отвращением покосившись на Джека. — Я удостоил его чести и взял к себе в Королевский павильон, и теперь выгоняю, как собаку. Я поймал его играющим с…

— Да, да, — улыбнулся Осмонд.

«Он не верит ни одному слову, — почувствовал Джек, и его охватила паника. — Ни одному слову!»

— Мальчишки бывают плохими. Все мальчишки плохие. Это аксиома.

Он похлопал Джека по плечу рукоятью хлыста. Нервы мальчика были напряжены до предела… он залился краской стыда.

Осмонд хихикнул.

— Конечно, плохие, это аксиома. Все мальчишки плохие. Я был плохим; полагаю, что и ты был плохим, Капитан Фаррен. Что? Не слышу? Был ты плохим?

— Да, Осмонд, — ответил Капитан.

— Очень плохим? — спросил Осмонд. Его слова прозвучали, как грязный намек. Он начал вдруг пританцовывать. В этом не было ничего странного: Осмонд был изящным и гибким. Джек не почувствовал в намеке гомосексуального оттенка. Нет, скорее в нем сквозило пренебрежение… и отчасти безумие.

— Очень плохим? Совсем плохим?

— Да, Осмонд, — бесстрастно согласился Капитан Фаррен. Его шрам на солнце стал багровым.

Танец оборвался так же внезапно, как и начался. Осмонд равнодушно взглянул на Капитана.

— Никто не знал, что у тебя есть сын, Капитан.