Талисман

Лежа на спине, подложив руки под голову, Охотник смотрел на полную луну. Луна команчей. При свете такой луны хорошо убивать. Мысли его обратились к Лоретте. Одна мысль прочно засела у него в голове: он больше не сможет участвовать в битвах против tosi tivo. Мужчины, рядом с которыми он сражался, не могут более доверять ему. Он больше не мог доверять самому себе.

Каждый раз, стоило ему закрыть глаза, как перед его мысленным взором представала женщина и две ее маленькие девочки, лежащие мертвыми на земле. Это было воспоминанием, которому суждено преследовать его вечно. Он возражал против совершения нападений в этом районе, но ста мужчинам из двух разных деревень, ехавшим вместе, трудно было противостоять, его протесты остались неуслышанными. Так близко от дома Лоретты. Она могла увидеть дым. Убитые люди могли оказаться из числа ее друзей.

Глубоко вздохнув, Охотник заставил себя закрыть глаза и тут же был наказан видом картин, возникших перед глазами. Выживание или безумие? Он любил свой Народ и молился, чтобы он выжил, но для него война должна закончиться.

Как предсказывалось в пророчестве, он стал воином без людей. Где-то в нем было место, которое не принадлежало команчам. Как мог он поднять клинок против людей, подобных Лоретте? Она стала частью его. Сегодня, глядя в голубые глаза этого белого мужчины, он попытался нанести смертельный удар. Голубые глаза, глаза Лоретты. Если бы он убил этого мужчину, он убил бы больше, чем своего врага, он уничтожил бы часть самого себя.

— Ты спишь? — спросил Воин.

Охотник вздрогнул и посмотрел на своего брата.

— Нет, брат, я не сплю.

Воин расстелил свою бизонью шкуру и сел, опершись руками о согнутые колени. Смотря в темноту, он сказал:

— Ты больше не один из нас.

Что-то твердое и холодное шевельнулось внутри у Охотника. Неужели царившая в нем сумятица была так очевидна?

— Я люблю Народ, Воин.

— Я знаю это. Но ты больше не заодно с нами. — Воин играл бахромой мокасина. — Может, это и к лучшему. Народ скоро уйдет дорогой ветра. — Он вздохнул и задумался. — Нас меньше, Охотник. Хотя мы прилагаем все свои усилия, нам никогда не победить. Когда война между tosi tivo закончится, солдаты вернутся и погонят нас в пустоши. Многие сотни будут убиты, до тех пор пока в живых останутся немногие.

Охотник знал, что Воин был прав, но признать это было ему нелегко.

— Сейчас Народ одерживает верх, Воин.

— Сейчас. — Воин глотнул и потупился. — Я очень люблю тебя, брат. Если ты покинешь меня, мое сердце будет лежать на земле. Но пришло время выполнить последнюю часть пророчества.

У Охотника пересохло во рту. Он устремил взгляд к звездам.

— Кто-нибудь должен сохранить пути Народа, — сказал Воин, — кто пропоет наши песни и научит нашим обычаям. Если ты этого не сделаешь, все, что мы имеем, будет потеряно. Ты должен идти за своей женщиной и увезти ее далеко на западные земли, куда война не дойдет. — Голос Воина задрожал. — В новые места, Охотник. Тебе известны слова песни.

— Воин, у тебя все получается так просто. Ты видел, что произошло возле ее дома сегодня. Она плюнет мне в лицо, когда увидит меня. — Охотник прикрыл глаза рукой. — Я оставил ее и поехал драться против ее народа. Сколько человек мы убили после цападения на нашу деревню?

— Она не отвернется от тебя.

— Откуда ты знаешь? Ты говоришь, что я должен выполнить последнюю часть песни? Как? Где то высокое место, о котором говорили Боги? Где каньон, наполненный кровью? И как я смогу дотянуться через такое большое расстояние, чтобы взять руку Лоу-реетты?

— Ты должен верить. Высокое место будет там, как и большой каньон. — Наклонившись к нему, Воин сжал плечо брата. — Мужество, брат, мужество.

Охотник стиснул зубы.

— Я чувствую себя таким одиноким. Я не могу понять самого себя и найти свое лицо, Воин. Я поднял свой топор сегодня, чтобы убить этого мужчину, и я не смог сделать этого. Наш отец лежит мертвый. Твоя женщина лежит мертвой. Где моя ненависть? Когда я ищу ее, я не могу найти. Вокруг одна пустота и скорбь, которая так глубока, что от нее у меня болят кости.

Воин еще крепче сжал плечо Охотника, до тех пор пока его пальцы не причинили боль.

— Ненависть ушла из тебя в такое далекое место, что ты не можешь найти ее, как и говорилось в пророчестве. Вот почему настало время для тебя пойти своим собственным путем. Ты должен драться в последней большой драке за народ, да? И ты должен драться в одиночку. Я должен остаться здесь. За нашу мать, за моих детей. Ты наша надежда, наша единственная надежда.

— Ты называешь это надеждой? Я называю это бегством.