Талисман

На прямую дорогу выехали, когда солнце скатилось к краю степи. Оно глядело оттуда жутким глазом циклопа и все тянулось достать нас длинными холодеющими руками. А мы удирали во все лопатки. Вслед за тенью своей, распластанно летящей по дороге, мчался к городу грузовик. Мы бежали из здешних мест, как бегут, сообща сделав что-то дурное. И теперь виноватые (и довольные!) отводили глаза от завязанных крепко-накрепко шевелящихся мешков. А в спину нам, хмурясь, темнея, смотрела степь…

И тут я вспомнила про черепашонка.

Вовка держал его на весу, а тот уморительно дрыгал лапками и тянул вниз головенку с испуганными глазами. Совсем как Люська, когда, крохотную, отец поднимал ее к потолку, уложив в большую ладонь.

Пальцем я погладила его шейку. Шея была сухая и морщинистая, как у старичка лилипутика. Он и был, наверное, старичком, если мерить человеческим, таким коротким для черепах, веком. Но панцирь его оставался мягким, как темечко ребенка.

Когда мы рассмотрели его со всех сторон, я забрала черепашонка у Вовки. Положила его в колени и накрыла ладонью, чтобы получилось похоже на нору. Он там сразу успокоился, пригрелся. Чтобы было ему теплее, Вовка сделал вторую крышу — положил сверху еще и свою ладонь.

Она была горячая, и пальцы слегка дрожали, словно Вовка боялся, что первая крыша не выдержит тяжести второй. Он даже спросил меня об этом — глазами. И эти спрашивающие, робкие глаза оказались вдруг так страшно близко, что я невольно отпрянула.

Вовка убрал руку и сидел, отвернувшись к дороге.

Но теперь я услышала другую его руку. Вовка держал ее все так же, досочкой. Но досочка эта была не как все. Те давно остыли, и теперь я, наоборот, нагревала их спиной. А эта одна сохраняла тепло, она даже делалась почему-то все горячей и горячей.

Было стыдно, но я сидела, боясь шелохнуться. Я вся обратилась в слух. Я слушала Вовку плечами, кожей, и это был какой-то новый, другой, незнакомый Вовка. И мне ничего сейчас не хотелось, а только слушать его и слушать…

Люська была счастлива. С малышом в руке она прыгала под только что сочиненную песенку:

Черрепаха, черрепаха, у ней кррепкая ррубаха!

Были и варианты:

Черрепаха, черрепаха, у ней в клеточку ррубаха…

Больших черепах она боялась. Их было столько, что пришлось вытаскивать из сарая огромную плетеную корзину. Мы поставили ее на открытом месте и высыпали черепах из мешка. Крышку придавили тяжелыми сырцовыми половинками: черепахи рвались на волю по спинам и головам друг друга.

После ужина мама торжественно, при общем стечении народа, раскрыла старинную поваренную книгу.

— «Суп черепаховый, — громко прочла она и значительно поглядела на нас. — Для того, чтобы отведать знаменитого королевского супа, вовсе не надо снаряжать экспедицию в Сахару. Нежное и вкусное черепашье мясо… — мама снова посмотрела на нас, чтобы мы прочувствовали, — с успехом могут заменить… — мамин голос резко пошел на убыль, — 500 граммов телятины, вымоченной в горчичном соусе с яйцами. В бульон добавить, — мама читала все тише, — масла сливочного по вкусу, сто грамм маслин и специи…»

Про специи мы не узнали. Мама сердито захлопнула вкусную книгу, пустившую тучу пыли, подошла и, встав на цыпочки, закинула ее на шкаф, где у нас пылились разные ненужные предметы. Закинула, отряхнула ладони и бодро сказала:

— И все-таки, дети, у нас будет завтра королевский обед! А сейчас спать…

Но Люська ни за что не отдавала малыша. Она твердила, захлебываясь от слез:

— Хочу черрепашку в крроватку! Обеи спать будем…

Кое-как ее уговорили: положили черепашонка в коробку и поставили под кровать.

Увы! Ни мама, ни бабушка не знали, как короли разделывали черепах. Наконец, за них решительно взялась Фрося. Сказала, что санинструктору надо привыкать к виду крови.

Но то, что ей пришлось сделать, было ужасно! Она рубила пополам живых черепах…

Наш обед проходил в подавленном молчании. У Фроси были красные глаза. Только Люська, не ведавшая ни о чем, с хрустом обгладывала черепашьи косточки и громко тянула прозрачный бульон. И бабушка не делала ей замечаний…

Мы еще дважды ели черепах. Рядом с машевыми супами и постным пловом из джугары они были потрясающе, неправдоподобно вкусны, они имели вкус еще той, довоенной жизни.

И мы не могли отказаться.

Но добрая половина черепах вырвалась на свободу. Каждый в отдельности, мы все способствовали этому, сбрасывая с корзины одну за другой тяжелые кирпичные половинки.

Черепахи разбежались по саду. И скоро мы стали натыкаться на них чуть не в каждой ямке под забором (раньше оттуда скакали, пугая, сухие и теплые земляные лягушки).

Но было совершенно непонятно, как черепахи пробрались в Танькин сад. Тоже, видно, нашли лаз.

Мы все трое держали это событие в строжайшей тайне от бабки.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В саду хозяйничает осень. Шурша травой, ходит от дерева к дереву и мягкими движениями снимает лист за листом. Сколько дней она хлопотала для лета, незаметная рядом с ним. Готовила ему проводы.