Талисман

Я тоже уткнулся в свой телефон, – нужно было вкратце рассказать читающей публике про наше расследование. Поэтому, пока мы ехали по Невскому, я и головы не поднимал и закончил свои заметки как раз посреди Дворцового моста. Мы стояли в пробке, в машине было жутко холодно от того, что Арсений настежь открыл свое окно, и в него задувал ледяной ветер с Невы.

– Тебе не холодно? – поинтересовался я у него.

– Зато не укачивает, – не открывая глаз, ответил он. Арсений полулежал на сиденье, подставив лицо ветру. – «…И ветер дул, печально воя, была ужасная пора!»

Я посмотрел в открытое окно: вместе с ветром внутрь залетали брызги то ли дождя, то ли мокрого снега. Ноябрьская жуть!

– Смотрите, наводнение! – показал я на реку.

Арсений приоткрыл глаза и вновь продекламировал:

– «…Ветер бил по лицу мокрой тряпкой! А Нева металась как беспокойный больной в своей постели!» Василий Михалыч, может, музыку включишь?

Громов недовольно зыркнул на Арсения в зеркало, но не успел ничего сказать, поскольку у него зазвонил телефон.

Мы снова поехали, Громов нервно говорил по телефону, а я поинтересовался у Арсения, что он думает по поводу вдовы и её друга Сержа.

– Они могут быть причастными к убийству? Мы будем их рассматривать как подозреваемых? – спрашивал я, рассматривая бледное лицо Строганова.

– Сейчас узнаем, – ответил Арсений. Он зажмурил один глаз, а другим смотрел в окно. – Вот скажи, доктор, почему, когда я смотрю одним глазом, меня укачивает в два раза меньше, чем когда я смотрю обоими глазами?

Я пожал плечами.

– А причём тут … – начал было я, но Арсений меня, как водится, перебил.

– Чем больше глаз, тем больше информации поступает в мозг для осмысления! Понимаешь? Четыре глаза видят больше, чем два. Восемь – больше, чем четыре и так далее.

– Я не понимаю, – отозвался я.

– Громов смотрел на жену и её друга, так сказать, в восемь глаз! Поэтому он сейчас и предоставит нам нужную информацию! – без тени иронии проговорил Арсений.

Я усмехнулся. Вот она, театральность, страсть к дешёвым эффектам! А Громов как раз закончил разговор и обратился к нам:

– Вы про Елену? Конечно, мы рассматривали и её, и Сержа в качестве подозреваемых. Изучали их телефонные разговоры, встречи, смотрели круг их общения, электронную почту и так далее. Никаких доказательств причастности ни у одного, ни у другой нет. Да и чисто по-человечески, мне просто не верится! – добавил он.

– Значит, – заключил Арсений, – рассматривать их будем, но не как подозреваемых…

Громов резко затормозил и стал парковаться в узкую щель между двумя машинами.

– А тебе подчинённые звонили? Уже новости есть? – полюбопытствовал я у Михалыча про телефонный звонок.

Он нахмурился и, немного помолчав, ответил:

– Да. Всё мимо… Охранник, дебил, вспомнить лица почтальона не может. И в почтовом отделении ответили, что у них вообще мужчин-почтальонов нет…

– Гы, – злорадно прокомментировал Арсений.

Квартира Игоря оказалась недалеко от дома Арсения. На улице заметно стемнело, фонари отражались в чёрных лужах, а ветер отчего-то стих. Люди спешили с работы по домам, в окнах загорался свет, и мне захотелось попасть к себе домой, на кухню, где тепло и уютно, и где меня ждали…

Я взглянул на Арсения, он деловито осмотрелся, после чего полез с телефона в интернет, видимо, что-то разыскивать. Громов подошёл к парадной и стал изучать номера квартир.

– Чёрт! Старый фонд! Смотрите, как идут квартиры: седьмая, восьмая, дальше четырнадцатая! А где предыдущие? Потом двадцатая, двадцать третья и, блин, не поверите – девяносто девятая! Ну, кто так строит?! – возмущался он.

– Скорее всего, – сказал Арсений, – нам нужен подъезд, который во дворе.

– Подъезды в Москве, – поправил я его, – у нас парадные…

– Почему в Москве? – удивился Арсений, – это парадный вход, так сказать, парадное, или парадняк. А подъезд – это…

– Хватит разглагольствовать, – оборвал нас Громов, – пошли во двор.

И ринулся в скудно освещённую подворотню. Но там путь преградили железные ворота. Магнитный ключ на брелке не подходил. Громов подёргал калитку, но безрезультатно. Вокруг не было ни души. Арсений схватился за ручку, уперся ногой в ворота и с силой дёрнул. Без эффекта.

– Строганов… – начал было Громов.

Арсений приноровился и дёрнул ещё сильнее. Раз! И калитка в воротах распахнулась.

– Это электромагнитный замок, – пояснил он, – нужно просто приложить силу.

И мы вошли в классический двор-колодец. Свет, падавший из окон, выходивших во двор, давал возможность не наступать в лужи. В одном из углов угадывалась дверь в подъезд, или парадную, как вам больше нравится. На кухнях были открыты форточки, из которых доносился звон расставляемой посуды; можно было прослушать телевизионные новости и сериалы, которые прерывались свистками кипящих чайников; галдели голоса, преимущественно недовольные, и играла музыка. А на первом этаже, окна которого начинались от земли, жарили курицу. И аромат ощущался аж посреди двора. У меня потекли слюнки.

– «Здесь дворы как колодцы, но нечего пить…» – начал было я, но Громов перебил меня.

– Вон дверь! – указал он в темноту и пошёл на штурм.