Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине

– Я, я! – воскликнул Ричард, самолюбие которого было сильно задето. – Разве я могу завидовать славе других? Я – и зависть! Желал бы я, чтобы он появился здесь и мы бы померились силами! О, я забыл бы свой сан и сложил бы с себя корону, чтобы выйти с ним на бой, и тогда все увидели бы, может ли Ричард Плантагенет опасаться чьих бы то ни было героических подвигов или завидовать им. Полноте, Эдит, вы это, наверное, сказали не подумав. Грусть или досада от того, что ваш возлюбленный отсутствует и находится не при вас, делают вас несправедливой к вашему родственнику, который, несмотря на все ваши оскорбления, выше всего дорожит вашим уважением.

– Отсутствует мой возлюбленный! – повторила Эдит. – Впрочем, того, кто так дорого поплатился за право так именоваться, можно так называть. Но как бы я ни была недостойна его любви, я все-таки служила ему светом, озарявшим его путь на стезе рыцарства, но никогда не забывала ни моего положения, ни моего сана, так же как и он никогда не выходил за пределы молчаливого обожания. Да, все это было так, хотя бы сам король утверждал обратное.

– Не заставляйте меня высказать, милая кузина, то, чего я весьма не желал бы. Я не говорил, что вы удостаивали этого шотландца бóльшим вниманием или бóльшей благосклонностью, чем те, какие может получить рыцарь даже от принцессы знаменитого рода. Клянусь Богоматерью, я сведущ в вопросах любовных похождений: по-моему, любовь всегда начинается с безмолвного почитания и молчаливого внимания, затем отношения принимают интимный характер, а потом мало-помалу я… впрочем, мне незачем это пояснять женщине, считающей себя умнее всех на свете.

– Я всегда охотно выслушиваю советы моего родственника, если только они не оскорбительны для меня.

– Короли, прелестная кузина, не дают советов, но приказывают и предписывают законы.

– Это только султаны повелевают и предписывают законы, потому что они владычествуют над рабами.

– Не волнуйтесь, вы скоро научитесь уважать султанов и предпочтете их вашему вероломному шотландцу. Несомненно, Саладин крепче держит свое слово, чем Вильгельм Шотландский, претендующий на прозвище Льва. Он самым гнусным образом обманул меня, не прислав обещанных им вспомогательных войск. Говорю вам, Эдит, трудно предвидеть будущее, и может случиться, что вы доживете до того времени, когда предпочтете турка, исполненного чистосердечия и откровенности, лживому шотландцу.

– Никогда, никогда! Даже если бы Ричард перешел в их религию, которую стремился изгнать из Палестины, чтобы обратить ее под знамение креста!

– Вы, вероятно, желаете прекратить наш разговор, – сказал Ричард, вставая. – В таком случае я вас покидаю. Думайте обо мне что хотите, прекрасная Эдит, но я буду всегда помнить, что ваш отец – мой брат.

При этих словах король вышел, внешне в хорошем настроении, но на самом деле не удовлетворенный своим посещением.

На четвертый день после удаления из христианского лагеря сэра Кеннета Ричард сидел в своем шатре, наслаждаясь вечерней прохладой. Западный ветер нес на своих крыльях живительную свежесть и будто долетал сюда из Англии, чтобы постепенно помочь восстановить силы и здоровье герою-королю, душа которого жаждала необыкновенных подвигов. Король был один: де Во отправился в Аскалон, чтобы доставить оттуда войско и боевые припасы, а остальные военачальники занимались своими делами. Все были озабочены подготовкой к новым военным действиям и к предстоящему завтра смотру всего войска крестоносцев. Ричард внимательно прислушивался к глухому звуку кузнечных молотков, ковавших подковы, и к стуку оружейников, чинивших оружие. Он слышал веселые голоса своих воинов, сновавших перед его шатром, видел их лица, дышавшие мужеством и отвагой – этими верными предвестниками победы.

В то время как слух Ричарда упивался дорогими его сердцу звуками, а сам он оставался погруженным в сладкие мечты о победах и завоеваниях, в шатер короля вошел его оруженосец и доложил о прибытии от Саладина гонца, ожидавшего разрешения предстать перед Его Величеством.

– Введи его сейчас же и со всеми подобающими почестями! – воскликнул король.

Королевский оруженосец ввел в шатер посла, который, судя по внешности, был нубийским невольником и притом замечательной красоты. Высокого роста, великолепно сложенный, с властными чертами лица, черного как уголь, он, казалось, ничего общего не имел с эфиопским племенем. Его черные как смоль густые волосы были закрыты чалмой из тончайшей кисеи снежной белизны, такого же цвета короткий плащ был накинут на плечи и расходился на груди и на руках, а из-под него виднелась куртка из барсовой шкуры, спускавшаяся дюйма на три ниже колен. Мощные и жилистые руки и ноги его были обнажены, обут он был в сандалии, серебряное ожерелье и браслеты служили ему украшением. Сбоку, вдоль бедра, висел прямой меч с буковым эфесом, вложенный в ножны, обтянутые змеиной шкурой. В правой руке он держал коротенький дротик с широким блестящим стальным наконечником, а в левой, перевитый золотыми нитями, – шелковый поводок, на котором вел великолепную борзую собаку.