Талисман «Паучья лапка»

— Но теперь-то он у вас — сказал Гаврила. Он улыбался приветливо, но за его улыбкой чувствовался тот же оскал, что и у разбойника. Зверь внутри Масленникова видел в разбойнике другого зверя и рвался наружу, только вот огорчение — руки связаны. Он елозил кистями рук, но вязали его кожей, и вязали умельцы.

— У нас, у нас — успокоил его Кликуша не обращая внимания на его потуги — И ты у нас. Ты не бойся. Скучно не будет..

Гаврила не видел, кому он кивнул у него за спиной, но ему тут же выкрутили руки и начали поднимать вверх. В плечах захрустело, боль шилом кольнула в шею. Бобырь смотрел на это благожелательно улыбаясь.

— Гостю честь, хозяину — уважение! — с удовольствием глядя как напрягаются у него жилы сказал он — Обычай старый, еще дедовский. Вы нас уважили, пришли… Теперь наш черед.

Разбойник наклонился над очагом, и огонь озарил лицо, обрисовав тенями отвислые щеки, толстый нос. Коснувшись рукояти меча, отдернул руку. Посмотрел на Избора, усмехнулся свойски — горячо — подхватил кожаную рукавичку. Железо на кончике раскалилось до бела. Вокруг клинка светился белый ореол чистого света. После этого кончик меча мог где-нибудь обломиться от доброго удара, но для него, для Избора, это уже не имело бы никакого значения.

— Вот они какие бабьи заговоры, да молитвы. — подумал Избор наблюдая как Бобырь ведет каленым железом перед глазами. — Ни силы тебе, не верности…

— Вымокли, поди в болоте, — ворковал Бобырь, любуясь светом раскаленной стали — страху натерпелись, а вот тут все и кончилось. Мы вас и посушим и согреем…

Он коснулся Изборова бока легко, словно действительно гладил. Но боль от этого меньше не стала. Она бешеным псом вцепилась в мясо. Избор не стал терпеть и застонал. Разбойник отошел на шаг назад, любуясь, как кожа вздувается пузырем, лопается, и кровь брызжет на землю.

— Ух, хорошо…

Разбойник счастливо зажмурился. Избор отдышался. Бок жгло, но это было не главным.

Рядом с ним взвыл Гаврила. Избор напрягся, повернул голову. Гаврила висел на вздернутых за спиной руках. Под ним, прямо на земляном полу разбойники высыпали кучу тлеющих углей и теперь, веселясь, раздували костер.

— Что ж вы делаете, ироды? — спросил густым голосом Гаврила — Нешто нет в вас христианского милосердия?

— Неужто не нравится? — удивился рыжебородый — Зачем же тогда пришел?

— Воры вы и разбойники! — продолжал Гаврила, — но есть на вас гнев Божий! Будет вам расплата!

Волны горячего тепла уже окутали полураздетую фигуру Масленникова. Волосы на груди затрещали, вспыхнули, добавив чадный запах к дыму.

— Что ж вы, гады, делаете? — вдруг горько спросил Бобырь. Отойдя от Избора, он посмотрел на Гаврилу, словно большой маятник качавшегося над огнем. Разбойники разогнулись и их мокрые от пота лица повернулись к нему.

— Вы в своем ли уме, сволочи?

Разбойники знали его тяжелый нрав и теперь, еще не понимая, что же они сделали не так, молча смотрели на него.

— Что ж вы сапоги-то не сняли. Ему все одно помирать, а я как?

Сапоги в этот момент вспыхнули. Запах горелой кожи перебил все другие запахи. Рыжебородый зачесал голову, признавая промах.

— Да теперь-то что, уж? Поздно. Горят, сапоги-то. Ты уж, атаман, потерпи. Вон с этого снимем.

Они смотрели друг на друга и не видели того, что видел Избор. Гаврила задышал, с натугой втягивая в себя воздух, закашлялся, и разом огрузнев.

Он показался Избору на увеличенного до человеческих размеров муравья. Кожа перестала быть мягкой. Она стала угловатой, словно под нее кто-то насовал железный полос. Он шевельнул ногами и цепь, оплетавшая их, разлетелась.

Это было не столько страшно — каждый из разбойников видел в своей жизни кое что пострашнее подвешенного над костром человека. Это было необычно, удивительно. Пока они медленно соображали, что это за корчи напали на пленника, оборвалась и верхняя цепь и Гаврила упал в костер. Он двигался замедленно, словно что-то изнутри держало его, не давая разогнуться. Рыжебородый разбойник бросился к нему, замахиваясь дубиной, но как раз в этот момент Гаврила выпрямился. Уже по размаху рыжебородого Избор понял, куда попадет сучковатый обрубок дерева, но жалость не успела стать чувством… Гаврила резко повернулся, ловя удар на ладонь и в воздухе прошелестела сотня щепок. Разбойник, удивленный не меньше Избора, смотрел на кусок дубинки, что остался в его руке, а Гаврила, ничуть не удивившись этому чуду, потянулся к его к горлу.