Талисман (сборник)

И верно. Гарин не стеснял своим присутствием. Он слушал молодежь, не вмешиваясь в общий разговор, и, как истинный джентльмен, ухаживал за очаровательными соседками по столу — молоденькими учительницами: Ниной «русаком», и Кирой — «физичкой», к которой, по секрету скажу, я был неравнодушен…

Так вот, все ахают, охают по поводу прослушанной пластинки, как вдруг Нина спохватилась:

— Позвольте, Блок-то умер в 1921 году!

— Ну и что же?

— Не могли его голос записать!

— Почему? — пожал я плечами. — Фонограф Эдисон изобрел еще в 1877 году. Стыдитесь, коллега, своего технического невежества.

— Отчасти Нина права, — вступилась за подругу Кира. — Конечно, голос Блока мог быть записан. Но Нина не ошиблась в том, что звукозапись подобной чистоты и, главное, подобной длительности осуществить до тысяча девятьсот двадцать первого года не могли.

Делать нечего, пришлось мне сознаться в розыгрыше.

— Все-таки жаль, — вздохнула Нина, — что голоса многих великих поэтов, например, Пушкина, нам никогда не суждено услышать.

— Не согласен! Почему, собственно, не суждено? — неожиданно спросил Гарин и так громко, что все обернулись к нему.

— Это же… бесспорно, — смешалась Нина.

— Извольте аргументировать! — сердито тряхнул хохолком Ардальон Иванович.

— Человеческий голос — это механические колебания воздушной среды, залившись румянцем, но уверенно начала Нина. — Если их сразу не уловить с помощью специальной звукозаписывающей аппаратуры, они навсегда потеряны. А такой аппаратуры в пушкинскую эпоху, естественно, не было.

— Молодец! — воскликнула Кира. — Будете еще, Ардальон Иванович, спорить?

Теперь уже все за столом с любопытством ждали, что же он ответит.

— Нонсенс, — проворчал он. — Вы, молодые люди, забыли об одном явлении: о воздействии звуковой волны на среду, в которой она проходит… Скажите, Кира, какой принцип положен в основу современной звукозаписи?

— Принцип преобразования энергии звука в другие виды энергии для приведения в действие пишущего элемента. Он-то, этот элемент, и оставляет след звукового колебания на каком-либо звуконосителе.

— Превосходно, — одобрительно кивнул Гарин. — Добавлю лишь, что пишущий элемент — резец, световой луч или магнитное поле. А теперь, голубчики, вернемся к тому, с чего начали — воздействию звуковой волны на газообразную среду. Как вам хорошо известно, в мире все взаимосвязано. Никакой процесс в нем не протекает бесследно. Так почему мы не можем представить, что звуковое давление фиксируется твердой средой, скажем — на электронном уровне? И, сделав такое допущение, разве нельзя сделать и другое, что голос любого выдающегося человека можно воспроизвести, если только сохранились принадлежавшие ему некоторые предметы обихода? Так что, дорогие мои, голос Пушкина восстановим!

Последние слова Гарин произнес с такой силой и убежденностью, что мы переглянулись, не зная, как и отнестись к столь необычному заявлению.

— Почему для воспроизведения голоса годятся только некоторые предметы? — прервал недоуменное молчание Дроков.

— Видите ли, для самопроизвольной записи звуковой волны — а именно это мы и должны иметь в виду — подходят лишь драгоценные камни в ювелирных изделиях. Именно они способны сохранять длительное время неизменной пространную структуру внешнего слоя. Ведь он-то и хранит в себе след звуковой волны.

— Ардальон Иванович, вы говорите так уверенно, будто все это уже доказали экспериментально, — укоризненно заметила Кира. — Скажите, что пошутили. Право же, кое-кто поверил в возможность услышать голоса наших предков.

— Конечно, я пошутил, — помедлив, заверил Гарин. — Впрочем, сказка ложь, да в ней — намек, добрым молодцам урок…

Гости мои вновь зашумели, а я, вместо того чтобы, как подобает хозяину, занимать общество, задумался. Что, если гипотеза, предложенная Гариным, верна? Тогда была ли у Пушкина какая-либо вещь из драгоценного камня, которая могла бы стать хранителем его голоса? И тут я вспомнил о знаменитом перстне-талисмане. С ним поэт не расставался свыше десятилетия.

«Найти бы этот перстень, — подумал я. — Какую ценнейшую информацию содержит он — голос поэта за целое десятилетие!»

— О чем вы размечтались? — вернула меня Кира на землю.

И когда я упомянул ей о перстне, спросила:

— Пожалуйста, расскажите о нем поподробнее.

Вдохновленный вниманием красивой девушки, я начал:

— В августе тысяча восемьсот двадцать четвертого года, после южной ссылки, Пушкин вернулся в Михайловское. Осень была дождливая, холодная, и вечерами, глядя в окно на грязь, лужи, жалкие кусты, гнувшиеся под ветром, поэт тосковал.

Воображением поэт уносился в Одессу, где «воздух напоен вечерней теплотой», где «море движется роскошной пеленой под голубыми небесами». Мысленно он опять был с любимой — княгиней Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой.

Это была замечательная женщина. Образованная, умная, тонко понимающая поэзию, живопись, музыку… Не правда ли — редкое сочетание?