— Слушай, и я дам тебе совет, который ты не найдёшь в «Книге Правильного Хозяйствования», — процедил Капитан; он приподнял шеф-повара и приблизил его лицо к своему.
— Никогда не закусывай удила. Никогда… никогда!.. не бросайся на человека с ножом… или вилкой… или топором… Ты темпераментный шеф-повар, но твой темперамент не должен относиться к личности Капитана Внутренней охраны. Ты понял меня?
Шеф-повар испуганно закивал, шепча себе под нос — Джек не расслышал всего — что-то про мать Капитана и собак, бегающих вокруг павильона.
— Возможно, — сказал Капитан, — Я никогда не видел свою мать. Но ты не ответил на мой вопрос.
Он пнул шеф-повара в бок тяжёлым башмаком, потом размахнулся и ударил изо всех сил, так что шеф-повар вскрикнул. Женщины испуганно зашушукались.
— Когда же ты поймёшь, что капитаны сильнее шеф-поваров?! Потому что если ты не поймёшь, мне придётся ещё раз объяснить тебе эту простую истину.
— Я понял! — заорал несчастный шеф-повар. — Я уже понял! Я понял! Я…
— Отлично. Потому что сегодня мне и без того пришлось объяснить слишком много. — Капитан потряс Джека за плечо. — Верно, мальчик? Ну да что он может сказать? Парень — такой же болван, как и его мамаша.
Капитан обвёл взглядом кухню.
— Приветствую вас, леди. Да пребудет с вами благосклонность Королевы!
— И вам того же, добрый господин! — отвесила ему поклон самая старшая из кухарок. Остальные последовали её примеру.
Капитан потащил Джека через кухню. Мальчик вновь закричал. Из глаз текли горячие солёные слезы.
«У обеих женщин руки лежали на груди, вот так…» — думал Джек.
Они миновали ещё одну занавеску.
— Ох! — тихо произнёс Капитан. — Мне это не нравится. Слишком уж дурно пахнет…
Влево, вправо, ещё раз вправо. Джеку показалось, что они добрались до наружной стены павильона, и он с удивлением подумал, что изнутри дворец гораздо больше, чем может показаться снаружи. Они вышли наружу. Ярко светило полуденное солнце, и Джек зажмурился.
Капитан не колебался. Он вёл мальчика мимо конюшни, откуда доносилось ржание и запах конского пота. Джек увидел открытый курятник. Вокруг бродили цыплята. Хромой мужчина палкой загонял их вовнутрь. Привязанная к изгороди лошадь, ненамного больше пони, скучающим взглядом смотрела на него. Они уже почти прошли конюшню, как вдруг до Джека дошло — у лошади две головы!
— Эй! — воскликнул он. — Давайте вернёмся в конюшню. Там…
— Нет времени.
— Но у лошади…
— Я сказал, нет времени! — Капитан повысил голос. — И если я ещё когда-нибудь поймаю тебя лежащим вместо того, чтобы работать, ты получишь вдвое больше!
— Не надо! — жалобно попросил Джек (хотя на самом деле эта тема показалась ему несколько избитой). — Я больше не буду! Я буду хорошим!
Перед ними возникли высокие ворота в стене. Тяжёлые ржавые петли удерживали их. Ворота были немного приоткрыты и сквозь них проглядывала дорога. Джек понял, что они обошли вокруг павильона.
— Благодарение Господу! — облегчённо вздохнул Капитан. — Теперь…
— Капитан! — раздался голос позади них. Голос был тихий, но властный. Капитан замер. Казалось, голос ждал той самой минуты, когда они почти достигли своей цели.
— Ты не мог бы представить мне своего… хм… сына?
Капитан повернулся на голос, разворачивая Джека. Перед ними стоял высокий худой мужчина, тот, которого так опасался Капитан — Осмонд. Его темно-серые глаза меланхолически рассматривали спутников. Глаза казались бездонными. В Джеке проснулся страх.
«Он сумасшедший», — интуитивно почувствовал Джек. — «Совершенно безумный».
Осмонд сделал пару шагов им навстречу. В левой руке он держал кнут с блестящей металлической рукоятью.
— …Твоего сына? — повторил Осмонд, и сделал к ним ещё один шаг.
И Джек понял, почему этот человек казался ему знакомым. В день, когда Джека хотели похитить — разве не Осмонд был Белым костюмом?
Наверняка, это был он.
Капитан шагнул навстречу Осмонду. После секундного колебания Джек сделал то же самое.
— Мой сын, Левис, — покорно сказал офицер. Он ещё не до конца пришёл в себя, и все время смотрел в сторону.
— Благодарю, Капитан. Благодарю и тебя, Левис. Да пребудет с вами благосклонность Королевы.
Когда он тронул Джека рукоятью хлыста, мальчик чуть не вскрикнул.
Осмонд, стоя в двух шагах, разглядывал Джека с ленивым интересом. На нем была кожаная куртка: вокруг запястья обвивались браслеты (поскольку он все время держал хлыст в левой руке, Джек решил, что он левша). Длинные чёрные волосы перехватывала лента, которая когда-то была белой. Осмонд обладал двумя специфическими запахами. Первый — тот, который мать Джека называла «одеколон-всех-этих-мужчин»; это навело мальчика на воспоминания о старых черно-белых фильмах из жизни бедняков. Судьи и адвокаты в этих фильмах всегда носили парики, и, по мнению Джека, коробки, где эти парики хранились, пахли как Осмонд — сухим и горьковато-пыльным запахом дешёвого одеколона. Второй запах был более живой, но менее приятный; он как бы толчками исходил от Осмонда. Это был запах травы в долине, запах редко моющегося мужчины, запах пота.
В животе у мальчика заныло.