Дзинь-дзинь-дзинь, слишком долго для развлекающихся мальчишек. Дзинь-дзинь-дзинь.
Алло, Джекки, это дядя Морган. Я почуял тебя в моем лесу, глупая маленькая обезьяна. Я ПОЧУЯЛ тебя в моем лесу! Как могла тебе прийти в голову мысль, что в этом мире ты будешь в безопасности? Мой лес и там, и здесь. Последний шанс, Джекки. Иди домой, или мы отошлём туда твой труп; тогда у тебя не будет никакого шанса. Не будет, не будет, не…
Джек вскочил и как был, босой, опрометью бросился из кладовой. Ужасный холод сковал все его тело.
Он со скрипом открыл дверь.
ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ.
Потом, после паузы:
— Алло, «Оутлийская пробка» слушает. Что за дурацкая идея звонить в такое время?
Голос Смоки.
— Алло?
Опять пауза.
— Алло?
Джек недоверчиво уставился на зелёный клочок бумаги в левой руке и маленькую кучку монет в правой. Это было на следующее утро, в одиннадцать часов.
Наступило утро четверга, и он попросил расплатиться с ним.
— Что это? — спросил он, до сих пор не в силах поверить.
— Ты умеешь читать, — процедил Смоки, — и ты умеешь считать. Ты был недостаточно расторопным, Джек, но сообразительности тебе не занимать.
Мальчик присел, рассматривая счёт в одной руке и деньги в другой. Неудержимая злость постепенно овладевала им. «ГОСТЕВОЙ ЧЕК» — так назывался этот клочок бумаги. Он гласил:
1 бутерброд — 1 дол. 35 центов 1 бутерброд — 1 дол. 35 центов 1 стакан молока — 55 центов 1 стакан имбиря — 55 центов Обслуживание — З0 центов
Внизу стояла цифра 4 доллара 10 центов; она была обведена жирной линией. За вечер Джек заработал девять долларов; Смоки удержал из них почти половину; у мальчика осталось всего четыре доллара и девяносто центов.
Джек с возмущением взглянул на них — на стоявшую с отсутствующим видом Лори, на отвернувшегося Смоки.
— Это грабёж, — выдавил из себя он.
— Джек, ты не прав. Взгляни на ценники в меню…
— Мы так не договаривались, и Вам это отлично известно!
Лори слегка вздрогнула, будто ожидая, что Смоки сейчас ударит его… Но Смоки смотрел на Джека с ужасающим равнодушием.
— Я не внёс в счёт твою постель, не так ли?
— Постель! — Заорал Джек, и горячая волна прихлынула к его щекам. —
Лори сдавленно вскрикнула и бросила взгляд на Смоки… но Смоки только сел напротив Джека и выдохнул струю сигаретного дыма в сторону мальчика. На голове его красовалась бумажная шляпа.
— Мы оговаривали с тобой условия, — сказал он. — Ты спросил, нет ли у меня подходящей работы. Я сказал, что есть. О еде не было сказано ни слова. Если бы мы сразу поговорили об этом, то, вероятно, что-нибудь можно было бы изменить. Возможно — да, возможно — нет… заметь, ты ничего не спрашивал на этот счёт, так что теперь ты должен согласиться со мной.
Джек резко сел; слезы ярости стояли в его глазах, Он попытался что-то возразить, но не смог произнести ни звука. Он буквально лишился дара речи.
— Конечно, если ты хочешь обсудить предъявленный тебе счёт…
— Идите к
Он направился к двери, но даже сквозь слепое бешенство вдруг
— Джек…
Мальчик уже взялся за дверную ручку и открыл дверь, но звук голоса остановил его. Он опустил ручку, злость куда-то улетучилась. Внезапно он почувствовал себя старым и беспомощным. Лори ушла за стойку бара и принялась протирать и мыть её. Она уже поняла, что Смоки не собирается бить Джека и, значит, все было нормально с её точки зрения.
— Ты хочешь меня бросить накануне выходных?
— Именно это я и собираюсь сделать. Вы ограбили меня.
— Нет, сэр, — сказал Смоки. — Я объяснил тебе. Если кто и виноват, Джекки, то только ты сам. Мы можем обсудить твою еду — я согласен сбросить пятьдесят процентов. Я никогда не делал этого раньше с мальчишками, которых нанимал на работу, но ближайшие выходные должны быть особенно сложными, потому что на сезонных работах по уборке яблок трудится чёртова пропасть народу. А ты мне
Джек почувствовал, что гнев внезапно вернулся… и вновь улетучился.
— А что, если я все же уйду? — спросил он. — У меня есть почти пять долларов, и моё пребывание в этом паршивом городишке слишком затягивается.
Глядя на мальчика и все ещё улыбаясь, Смоки спросил:
— Помнишь мужчину, прошлой ночью напустившего на пол лужу в туалете?
Джек кивнул.
— Ты помнишь, как он выглядел?
— Гадко, омерзительно. А что?