Талисманчик (СИ)

Через некоторое время я мог позволить себе просторную дорогую мастерскую в центре. Доходы мои выглядели исключительно стабильными, и я уже потерял счет приукрашенным мною лицам. Я вошел в моду в столичном «свете». Я запросто сталкивался с людьми, которых в прежние времена знал лишь по теленовостям. Теперь я передвигался по Москве только на такси, и еще одной стороной новой жизни оказалась необходимость отбиваться от назойливых девиц, жаждущих приобщиться к славе и, чего греха таить, кошельку преуспевающего портретиста. Мой взлет был стремителен, мои работы безошибочными, будущее представлялось обеспеченным.

И подумать бы мне хоть мимолетно, что безоблачность может окончиться катастрофой, что окружающая меня сладкая действительность, наполненная работой, запахом краски, мельтешением лиц - только затишье перед бурей!

Этот прием был таким же рутинным мероприятием, как и целая череда предшествующих и, видимо, последующих. Я знал лично едва ли половину гостей, но многие из них были мной уже запечатлены, начиная с хозяйки вечера - дородной молодящейся бабенции с лошадиным лицом и визгливым голосом. Я помнил, как добавлял мягкости в это лицо, как сочинял несуществующее благородство. Сегодня я с хозяйкой еще не здоровался, увлеченный потоком гостей к длинному фуршетному столу, а впрочем, я уже давно бросил проверять действие собственного бытового волшебства.

Мне уже достался бокал шампанского и пара бутербродов из стандартного банкетного набора, я уже рассказал популярной тележурналистке пяток старых анекдотов и со скучающим видом дал автографы двум невесть как затесавшимся на прием помятым девицам. Осталось ждать только случая засвидетельствовать свое почтение хозяйке и с достоинством удалиться. Наконец, ее огненное платье, туго обтягивающее валики откормленного тела, мелькнуло в непосредственной близости. Я бросился на перехват. Приложился к ручке с многочисленными тяжелыми перстнями и, уже произнося банальные уверения в почтении, понял - что-то не так. Что-то не то с ее лицом.

Я оценивающе вгляделся: глаза, скулы, очертания подбородка - вроде, ничего не изменилось. Вот: взгляд стал цинично-подсчитывающим, старой склочнице это и подходило более всего. Но я ее такой не рисовал! Презрительный изгиб губ также оказался новым приобретением. Я похолодел: чувство, как будто мною нарисованная картина вышла из повиновения и принялась изменяться сообразно своим собственным представлениям.

То, что я шутя называл "бытовым волшебством" действует недолго? Или не на всех? Или...

Я пробормотал какую-то чушь и бросился на второй этаж, где - я знал - над красным кабинетным роялем висел тот самый злополучный портрет. Я едва не сшиб с ног владельца радиостанции, обнимающего на лестнице сразу двух глупо хихикающих девчонок. Я метнулся к цели и... уставился в пол, словно боялся увидеть, что мною же созданное лицо насмешливо подмигнет мне, как в фильме ужасов. Я даже не удивился бы, кажется, хотя испугался бы без сомнения.

Наконец, оторвав взгляд от длинной царапины на полированном боку рояля, я медленно поднял взгляд. Скользнул по тяжелой золоченой раме в вычурных завитках, уперся в собственную подпись и мучительным усилием взглянул на живописные мазки самого лица. Сморгнул, разгоняя набежавший туман. И понял, что предчувствие катастрофы не обмануло меня.

Это не было мое произведение. Не было в полной мере моим, а словно уже живущим собственной жизнью. Своеобразно обаятельное лошадиное лицо, с которым я начинал работать и которое преобразовал по-своему, не вернулось. Получилось лицо новое, в котором я узнавал и естественные черты, и созданные мной, но они словно подернулись дымкой, поверх которой торжествующе и нагло нарисовались расчетливость и надменное презрение.

"Проявились", - понял я, хватаясь за полированную крышку рояля, чтобы удержаться на ватных ногах. Не нарисовались - проявились. На свет вылезла внутренняя сущность хозяйки, которая раньше скрывалась за лошадиным обаянием, а после - под гладкостью нарисованных черт. Проявились, сверхъестественно изменяя и саму ее, и мой портрет.

Похоже, кроме меня, этого еще никто не заметил.

Я сбежал с вечеринки и впервые за полгода отправился в свою старую квартиру.

В коридоре пахло нежилой пылью. Яйца в холодильнике протухли, масло покрылось зеленой плесенью, раскрытая книга Перумова валялась на табуретке. Я машинально поднял ее, и на глаза попалась фраза: "Мне нужен какой-нибудь могучий чародей, но не первый попавшийся..."

Черт, мне тоже не помешал бы какой-нибудь могучий чародей, мои собственные чудеса, кажется, выходят из-под контроля. Я понял, что инстинктивно пытаюсь занять руки и голову всякой ерундой, лишь бы не делать то, ради чего, собственно, я сюда и приехал.

Лишь бы не увидеть все еще валяющийся здесь автопортрет.

Лишь бы не подойти к зеркалу.

Лишь бы не обнаружить... Что?