Талли

Адвокат, приятный человек по имени Эндрю Хофман, бросил на Талли пристальный взгляд. Она не знала, что именно он увидел, но, судя по выражению его лица, поняла, что притвориться бесстрастной ей не удалось. Талли почувствовала вкус соли. Она потрогала губы дрожащей рукой. Слезы? Нет. Кровь.

— Понимаю, — наконец сказал адвокат. — Детям иногда бывает тяжело, когда их разлучают. Какого они возраста?

Талли не могла говорить.

— Мальчику восемь, — сказал Робин. — Девочке два месяца.

— Понимаю, — повторил мистер Хофман. — Его голубые глаза блуждали по комнате, словно избегая смотреть на своих клиентов. — Причина для развода? — спросил он.

Уклонение от супружеских обязанностей? Жестокое обращение? Измена? Что там еще? Калифорния?

— Без взаимных обвинений, — сказал Робин.

Мистер Хофман покачал головой.

— Так нельзя — у вас есть дети.

— Тогда уклонение от супружеских обязанностей.

— Хорошо, — сказал мистер Хофман. Достав из ящика стола пакетик салфеток, он протянул его Талли. — Посмотрим теперь, что мы имеем. Никакого раздела имущества, вы говорите?

— Никакого, — ответил Робин. Талли вытерла рот.

5

Дженни подросла. Она начала поднимать головку и оглядываться по сторонам. Особенной печалью Талли, причиной ее постоянных сожалений была невозможность кормить грудью свою девочку. Девочку Джека. Дженнифер, дочку Джека.

Тоска по Джеку была частью огромного лоскутного одеяла боли — многоцветного рукоделия Талли. Тоска по Джеку причиняла ей такую же боль, как измена Робина, а то и другое вместе равнялось страху потерять Бумеранга.

Талли не заметила, как наступил апрель. Она совершенно забыла про тот мартовский понедельник — одиннадцатую годовщину ее взросления. Входя в этот день в церковь Святого Марка с двумя букетами цветов, Талли попыталась отыскать в себе то горе, что когда-то заполняло все ее существо. И нашла, но теперь и оно было лишь одним из лоскутов ее одеяла и соседствовало со многими другими, и эти другие были намного больнее, чем то горе одиннадцатилетней давности. Другие непереносимы. О них невозможно было думать..

«Как тебе там, Джен? — спрашивала Талли. — Спокойно?»

Тем же вечером Талли залезла на чердак, включила свет и принялась обстоятельно разбирать ящики с вещами Дженнифер, к которым все эти годы не притрагивалась. Семь ящиков. Книги. Пластинки. «Пластинки нужно выбросить, — подумала Талли. — Теперь их больше не слушают. При Джен еще не было компакт-дисков».

…Форма болельщицы. Школьные ежегодники. Рисунки. Альбомы фотографий. Дневники. Просматривая фотоальбомы, Талли нашла свою детскую фотографию. «Талли, 1962» — было написано на обратной стороне. Она нашла и фотографию Джека примерно в том же возрасте. Она его не узнала, но на обратной стороне детским почерком Дженнифер было написано: «Джек, июль 1963». Совсем беленький четырехлетний Джек, в красных купальных трусиках, улыбался, держа под мышкой футбольный мяч. Талли взяла фотографию себе. Малышка Дженнифер была похожа на своего отца.

В ящиках было много чего. Письма, открытки, сувениры, маленькие безделушки с полок комнаты на Сансет-корт. Но не от этих вещей и не от памяти Дженнифер, что жила и дышала в каждом предмете, — у Талли закружилась голова от горя. Она закружилась, когда Талли вспомнила, как сидела в спальне Дженнифер и паковала эти ящики, как пустела комната Дженнифер, комната на Сансет-корт, как будто сама Дженнифер, вся Дженнифер была упакована в семь ящиков. Талли наконец отняла руку ото рта и поспешно сложила все обратно — даже старые пластинки. Она взяла только две фотографии — свою и Джека. Талли хотела было взять еще одну, на которой круглолицая, светловолосая, улыбающаяся, счастливая тринадцатилетняя Дженнифер стояла между Талли и Джул, но не взяла — она тоже осталась на чердаке.

6

В конце апреля Талли позвонил мистер Хиллер и попросил ее прийти. Костюм, в котором Талли ходила на работу, стал ей мал, пришлось купить новый — одиннадцатого размера. Одиннадцатого! Из двенадцати возможных! В школе она носила пятый. После рождения Бумеранга она располнела до девятого, но потом снова похудела до седьмого. Но одиннадцатый! А всего женских размеров — двенадцать. Если верить весам, я похудела на двадцать фунтов с тех пор, как родилась Дженни. О Боже, каким же чудовищем я была в январе!»

Талли показалось, что мистер Хиллер нервничал. Она сидела, сложив руки на коленях, неподвижная, словно ива в безветренный день, склонившаяся над озером Вакеро.

— Как ваши дела, Талли? — спросил он. — Надеюсь, хорошо?

— Великолепно, — ответила Талли.

— Как ваша маленькая дочка?

— Все еще маленькая. Ей всего лишь три с половиной месяца.

— Да, конечно, — он кашлянул. — Гм, Талли, я хотел кое о чем с вами поговорить. Вы собираетесь вернуться к нам на работу?

…у моря, у прекрасного моря…

— Непременно, — ответила Талли. — Нельзя же пропадать специалисту.

— Абсолютно верно, — сказал он и высморкался. — Тем более такому, как вы. Вы прошли такой долгий путь…

Талли посмотрела на него. Почти совсем седой, к тому же растолстел.