Талли

Талли забралась к нему в машину, поцеловала в губы и улыбнулась. Ответной улыбки она так и не получила. Робин завел мотор и тронулся с места.

— Робин, что случилось? — спросила Талли через несколько минут.

— Ничего, — ответил он и твердо стоял на своем. У него-де был тяжелый день, да еще то, да еще се, в общем, все, кроме правды. Талли нужно было вернуться не позже шести до прихода Хедды. Они опять поехали к своей безлюдной стоянке. Там и впрямь никого не было — большинство машин принадлежали работникам фабрики «Фрито-Лэй» и стояли до самого вечера. Стоянку они выбрали как можно дальше от дома Талли.

Они припарковались в самом дальнем углу и занялись сексом. День был очень холодный, даже для ноября. Робин отключил двигатель и слушал тихие стоны Талли, и снова все произошло очень быстро. Он обнимал ее, и ему хотелось спросить, нравится ли ей их любовь, получает ли она от нее удовольствие, получила ли она с ним удовольствие хотя бы раз? Может быть, ей хочется в следующий раз поехать в мотель или еще куда-нибудь? Но задал совсем другой вопрос: «Талли, ты девушка?» — прекрасно зная, что этого не может быть.

Талли засмеялась.

— Робин, как смешно, ты спрашиваешь меня об этом, после того как мы только что занимались сексом. Да, Робин, конечно, я — девственница. Кем же я еще могу быть после того, что у нас с тобой было?

Она посмеялась, но он не засмеялся в ответ. Он перебрался на водительское сиденье и натянул брюки.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал он, — Была ли ты девственницей до меня?

Она придала сиденью вертикальное положение, нашла трусики, натянула, опустила юбку и застегнула блузку. После чего молча уставилась на свои руки.

— Талли, ты собираешься мне отвечать?

— Нет, Робин, не собираюсь.

— Почему? Мне просто интересно.

— Это не твое дело.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать: отвези меня к Джен, Робин, прямо сейчас.

Он рванул машину с места. Все получилось совсем не так, как он хотел. Талли не захотела говорить на эту тему. Но он был зол на нее, и ему хотелось, чтобы она тоже разозлилась.

— Талли, у тебя в школе — вполне определенная репутация. Я слышал, — продолжил он уже смелее, — что тебя считают девушкой, с которой очень просто… сама знаешь что.

— О, ты слышал? — холодно усмехнулась она. — Должно быть, ты услышал это от кого-нибудь из моих друзей.

— Ну?

— Что ну? Что за ну, черт тебя побери? — рассердилась Талли.

— Это правда?

— Робин!!! — воскликнула она. — Черт тебя возьми, это — не твое дело!

Он не отступал:

— По-моему, это — мое дело. Ты — моя девушка, и я не хочу, чтобы люди судачили о тебе за твоей спиной.

Она дерзко засмеялась.

— Я — твоя девушка? С каких это пор?!

Робин был сбит с толку.

— Я думал, это и так ясно.

— Ничего не ясно, Робин. Я — не твоя девушка, а ты — не мой парень. Мы встретились, ты пригласил меня на ланч, а потом трахнул в своей машине! Только давай не будем устраивать из этого Бог знает что, ладно? — Она говорила громко и холодно. — И скажи мне еще вот что, — продолжала Талли, — если ты хоть на секунду мог подумать, что я — девственница, неужели все, что ты мог мне дать, неужели самое большее, на что ты способен, — взять мою девственность в своем «корвете», даже не позаботившись о том, чтобы я не забеременела? Это все, на что ты способен ты, скотина?

— Хорошо, Талли, хорошо, я получил ответ на свой вопрос.

— Да, ты получил свой паршивый ответ, получил, — сказала она.

Он отвез ее на Сансет-корт. Она вышла из машины, хлопнув дверью, и, не оглядываясь, пошла к дому.

Робин поехал домой. Чувствовал он себя отвратительно. Все вышло совсем не так, как он надеялся. Наверное, разговор на эту тему и не мог получиться спокойным. Может быть, она права. Может быть, это и впрямь не его дело. Но что ему еще оставалось? Она — не его девушка? Но она была ею целых четыре недели, и она нравилась ему, и он этого не скрывал. Что чувствовала она сама, было не так очевидно — Талли никогда внутренне не приближалась ближе, чем на вытянутую руку. Но он не хотел с ней расстаться. Расстаться с ней — и что тогда? Обратно к Гейл?

Два дня Робин смертельно тосковал, пытаясь забыться в работе. Сидение дома и раньше повергало его в депрессию, а теперь еще и Талли не было, и ему незачем было ждать воскресенья. Из больницы привезли отца. Врачи больше ничего не могли сделать. Стивен Де Марко уже полгода был болен раком легких, и вся семья ждала, когда он умрет, включая и Робина, который не мог смотреть на страдания отца или, что было еще хуже, видеть его под действием морфия — в бреду, истощенного и умирающего. Весь дом пропах хлороформом, пропах смертью. Чтобы как-то поднять себе настроение, Робин пригласил Гейл пообедать, выпросил у нее прощение, привел к себе домой и переспал с ней, все время думая о Талли, вспоминая, как она стонала под ним и как ее руки крепко обнимали его шею.

Прошло две недели, и Робин понял, что больше ему не вынести. Однажды он пораньше ушел с работы и поехал в Топику, к школе. Два часа он просидел перед парадным входом, не включая радио.