Талли

— А эта ее… — осторожно начал мистер Шмидт, — эта ее… гм-м, ее… отстраненность… вы не замечали симптомов? Тех, что бывали у нее в детстве? Может быть, у нее снова… В классе она молчит как немая.

— Го-о-споди-и-и! — воскликнул Тони. — Вы же не врач! Вы — преподаватель математики.

Они больше не захотели с ним разговаривать. Мистер Шмидт посмотрел им вслед и заглянул в соседний кабинет к мисс Келлер, учительнице биологии. Он спросил, что она думает о мистере и миссис Мандолини.

— Они ничего не хотят слушать, Джим. Должно быть, не могут поверить. Ведь их дочь всегда прекрасно училась.

— Да, и вспомни мои слова. Я готов поспорить, что они не придут на весеннее родительское собрание, — сказал мистер Шмидт.

Тони и Линн предстоял еще разговор с преподавателями по истории и английскому, но они оба, не сговариваясь, вышли из школы, сели в машину и в полном молчании поехали домой.

— Скажем ей? — спросила Линн, выпуская кольца дыма уже у себя в кухне на Сансет-корт.

Тони налил им обоим выпить.

— Нет, ни в коем случае. Она подумает, что мы наседаем на нее. Давай оставим ее ненадолго в покое, хорошо?

Прошло два часа.

— Она так и не вышла из своей комнаты повидать нас, — сказала Линн.

— Наверное, висит на телефоне или слушает музыку. Пусть она немного побудет одна, хорошо?

В полночь, когда Линн и Тонни пошли спать, в комнате их дочери было темно и не доносилось музыки. Линн не выдержала. Она постучалась и тихонько приоткрыла дверь.

— Мам, — раздался с кровати голос Дженнифер, — ты чего?

— Ничего, детка, ничего, — сказала Линн. — Спи спокойно.

На следующий вечер за ужином Линн осторожно сказала:

— Дженнифер, кажется, учителя считают, что ты стала не очень хорошо учиться.

Дженнифер подняла глаза и посмотрела на мать.

— Мам, ну ведь вы уже смотрели мой оценочный лист за прошлую неделю.

— Да, дорогая, конечно, смотрели, — сказал Тони. — Но учителя говорят, что даже эти оценки завышены. Они говорят, что в действительности ты не сдала ни одного зачета за эту четверть.

— Это правда, папа.

— Дорогая, у тебя что-то случилось?

— Нет, папа, почему должно что-то случиться? Просто я не очень хорошо училась в этой четверти, вот и все. — Помолчав, она добавила: — На следующей неделе я подтянусь, вот увидите.

Линн и Тони через силу улыбнулись.

— О, мы рады это слышать от тебя, дорогая, — сказала Линн, — мы так рады! Нам так хочется, чтобы ты хорошо училась!

— Я знаю, мам. Мне жаль, если я разочаровала вас.

Линн дотянулась рукой до Дженнифер.

— Дженни, ты не можешь разочаровать нас с папой, — серьезно сказала она. — Просто мы беспокоимся о тебе. Мы хотим, чтобы ты была счастлива, вот и все.

— Мам, это мой последний год в школе. Это такое хорошее время, — ответила Дженнифер.

После ужина Дженнифер поднялась в ванную. Закрыв дверь, она постояла с минуту, потом, не снимая тапочек и не вытащив мелочь из карманов, встала на весы. Она не взвешивалась уже целых три недели, но последние несколько дней она питалась довольно неплохо и чувствовала, что пора взвеситься. Она встала на весы и с минуту смотрела на стену (пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста), прежде чем опустила глаза вниз и увидела на черной отметке трехзначное число. Она коротко вскрикнула. Отметка стояла на месте. 102. Сто два[11]. 102! Совсем скоро это будет уже не трехзначная цифра, взволнованно подумала она.

Дженнифер сошла с весов и вернулась в спальню. Она разделась, забралась в кровать, выключила свет и еще раз вскрикнула. Это был даже не крик, а глубокий, идущий изнутри стон. Потом еще и еще. Чтобы заглушить свои стоны, пришлось включить на полную громкость приемник. Линн, заглянувшая в дверь, чтобы пожелать дочери спокойной ночи, задохнулась от счастья:

— Дженни! Музыка! Ты слушаешь музыку!

Да, подумала Дженнифер. Музыка и девушка. Сон долго не шел. Талли учила ее: если нет ни сна, ни покоя, думать только об овцах и ни о чем другом. Вот и сегодня, как все остальные ночи, Дженнифер пыталась следовать ее совету. Снова и снова, снова и снова овца бежала через луг, бежала в Стэнфорд, а потом превращалась в каких-то взрослых, в докторов, в родителей. Их жизнь была так похожа на жизнь этой овцы.

В конце февраля Талли, Дженнифер и Джулия сидели в кухне на Сансет-корт.

— Ну, что мы запишем в своих ежегодниках, девочки? — спросила Джулия. — Какое желание, какую мечту?.

— Чтобы мечтать, тоже нужно желание, — заметила Талли.

— А может быть, желать следует мечту? — вторила ей Дженнифер.

— Мейкер, Мандолини, — поморщилась Джулия, — хватит умничать. Придумайте что-нибудь. В комитете вас никто не будет дожидаться. Второе марта — крайний срок. А второе марта — в эту пятницу, к вашему сведению.

— Да ну? И кто же назначил тебя командиром? — спросила Талли.

— Секретарь, естественно, — ответила Джулия.

— Ну, вдохнови нас. Послушаем сперва твое желание, Мартинес, — предложила Талли, машинально рисуя на своем листке. — Что ты приберегла для Тома? Собираешься подарить ему свою невинность? Или с этим уже давно покончено?

Джулия ущипнула ее за руку.