Таллиннский переход

Водолазы уже осмотрели повреждения «С-4» и еще раз подтвердили, что лодка очень удачно отделалась, если учесть сколько времени и сколь методично противник бомбил ее глубинными бомбами. Кроме наполовину снесенного палубного орудия, на лодке был поврежден вертикальный руль, срезаны две лопасти левого винта, оторваны носовые сетеотводы, покорежен киль, помяты некоторые места подводной части легкого корпуса. Все повреждения можно устранить собственными силами, но надо спешить. Каждую минуту можно ожидать приказа на прорыв в Кронштадт или об очередном походе. Абросимов слушал указания комдива, щуря свои слезящиеся и красные от бессонницы глаза под набухшими воспаленными веками. Все будет сделано! Если сами не справимся, «Серп и Молот» поможет. Главное — принять скорее торпеды и топливо.

Когда они поднялись на рубочный мостик «С-4», их чуть не сбросило за борт взрывной волной чудовищного взрыва, пророкотавшего над гаванью. Офицеры схватились за поручни ограждения мостика, чтобы устоять на ногах. Плавбаза «Серп и Молот» грузно закачалась, скрипя своим старым клепаным корпусом. Никто не успел толком понять, что произошло. По пирсу с криками бежали какие-то люди, а над нефтегаванью поднимались клубы упругого черного дыма, расстилавшиеся по небу и закрывавшие солнце. Взорвана нефтегавань, наконец поняли на лодке. Но кем? В небе не было видно самолетов, никто не объявлял воздушной тревоги...

25 августа 1941, 09:00

Адмирал Трибуц с мостика «Пиккера» смотрел на огромную черную тучу, поднявшуюся над нефтегаванью и накрывшую черным траурным покрывалом рейд и корабли. Гул взрыва еще стоял в его ушах. Что это? Шальной снаряд? Диверсия?

«Диверсия!» - доложили ему, когда он спустился вниз. Это слово было универсальным уже лет пять, и пользовались им очень широко, чтобы не знать лишних забот, да и диверсантов всегда разыскивали и расстреливали без особого труда, ибо было известно, что на 100 человек всегда приходится минимум два-три диверсанта из бывших кулаков, подкулачников, троцкистов и тому подобной публики, действующей по заданию всевозможных разведок, а часто и по собственному почину из слепой ненависти к советской власти, а более всего — к ее вождям. И сейчас можно было легко списать на них взрыв нефтегавани, но адмирал почувствовал страшную усталость и какую-то безысходность — все и так гибнет: и порт, и корабли, и люди, и он сам. Выхода нет, руки связаны. Он взглянул на часы: до назначенного им совещания оставалось около часа. Приказав себя не беспокоить до 10 часов, Трибуц ушел в свою каюту и сел за письменный стол, расстегнув воротник кителя и уронив голову на руки. Машинально включил приемник. Передавалась утренняя сводка Совинформбюро.