Талорис

Тогда они били. Кололи. Рубили. Распарывали. Сминали. Протыкали. Кричали. Убивали. И умирали.

А потом все повторялось. Словно в кошмаре.

Дэйт потерялся во времени. В сердце горы не было ни дня, ни ночи, ни заката, ни рассвета. Они пытались отмерять сутки по количеству смен, по расходу пищи и топлива, по хоть чему-то привычному, но конечно же в итоге могли лишь предполагать, сколько на самом деле отряд провел под землей.

По расчетам Дэйта получалось, что два месяца. Еды оставалось чуть меньше половины, и командир, поговорив с каменщиками, приказал интендантам урезать ежедневные пайки на четверть. А расход топлива взять под жесткий контроль, выделяя его лишь для двух лагерных костров, на часовых, «крепости» и для рабочих.

— Люди не ропщут? — спросил он у Тавера.

Тот, потеряв правую руку в первой же стычке, сидел на пустом ящике, потягивая горячий отвар, и его лицо было едва различимо во мраке, отчего почти никто не замечал, как лихорадка постепенно выпивает из него жизнь.

— Все понимают, что мы не сможем идти на ощупь и грызть камни вместо ужина. Я бы на вашем месте, милорд, сократил порции еды еще сильнее. Дело двигается медленно.

— Четверть мы можем себе позволить. А вот половину — нет, — отверг Дэйт. — Воины начнут слабеть, а слабый солдат мало пригоден в бою. Пока еды, спасибо барону, нам хватает.

— Дело движется слишком медленно, — повторил его лейтенант. — Уверен, что им-то постоянно спускают припасы. Время играет против нас, особенно после того как не стало Скворца.

Дэйт лишь стиснул зубы. Потеря главного каменщика привела к тому, что работы замедлились, хотя все и выкладывались на полную. Это была ошибка командира, его ошибка, что он прислушался к просьбе Скворца и разрешил тому самостоятельно обрушить мост.

Можно было лишиться любого другого, но не мастера, от чьего опыта зависел успех всего мероприятия. Каменщик погиб под обломками.

— Сегодня рабочие обещают сломать второй мост. Опоры едва держатся. — Дэйт встал. — Отдыхай.

— Скоро моя смена.

— Ее разделят Зидва и Харги. Ты едва стоишь на ногах, так что слышать не хочу о том, что ты здоров. И пусть врач поменяет повязку. Это приказ.

Тавер, тихо ругнувшись, лег на матрас из отсыревшей соломы:

— Проклятье! Угораздило же меня!

Дэйт оставил его и в сопровождении Дикая, держащего факел, прошел вдоль берега маслянистого озера, где располагался их лагерь, а после направился к Улыбке Шаутта.

Оруженосец в накинутом на латный доспех теплом плаще казался громоздким и неуклюжим. На его обросшем щетиной молодом лице явственно читалось выражение недовольства.

— Что еще? — буркнул Дэйт.

— Ваша безопасность, милорд. Я должен быть рядом с вами. Моя обязанность защищать вас.

— Теперь понимаю, как я доставал его светлость теми же самыми словами, — с напускным смирением произнес начальник охраны. — Парень, если начнется свалка, я в состоянии о себе позаботиться. Выживал же я как-то раньше, до того, как ты вообще появился на свет!

— Я…

Дэйт остановил собиравшийся обрушиться на него водопад слов движением ладони:

— Довольно! Право, когда ты по моему приказу «паниковал» на мосту, мне это больше нравилось. Зачем ты попросился в мой отряд, Дикай?

— Милорд?

— Совершенно простой вопрос, парень.

— Я защищаю свою страну. И ради славы. Не буду врать.

— Защищать страну можно сотней разных способов. Если ты хотел славы, титулов, земель, благосклонности герцога — надо было отправляться вместе с ним на запад, туда, где сейчас идут основные бои. Быть у него перед глазами, стяжать эту самую славу. Ведь понимаешь же ты разницу между мной и герцогом?

— Мой дед погиб на Брокаванском перешейке в прошлую войну. Я не мог… боюсь, милорд, не смогу объяснить. Но… страну надо защищать не только ради золота и титула, как думают многие. Как говорила моя матушка: есть рыцари на белом коне, а есть те, кто помогают им на этом коне удержаться.

— То есть в отличие от остальной молодежи ты не планируешь стать героем?

— О нет, милорд. Еще как планирую. Хочу быть как воины прошлого. Чтобы обо мне пели песни потомки. Вам разве такого не хотелось, милорд?

— Хотелось, — признал Дэйт. — Но очень давно.

— А теперь, милорд?

— С годами, парень, многие вещи, которые ты ценил раньше, внезапно становятся совершенно не важны.

— А что же важно?

— Сохранить жизни своим людям, например. Закончить дело, из-за которого мы здесь. Увидеть солнечный свет. Вернуться к дочерям. Дождаться внуков. Важных вещей в мире бесконечное количество, мой оруженосец. А песня, в которой тебя будут помнить лет через триста… песня это лишь песня.

— Вы не любите легенды, милорд?

Дэйт протянул свой факел к горевшему факелу Дикая, зажег его.

— Легенды рассказывают нам о прошлом, парень. И я люблю слушать их. Но не желаю лишь превратиться в миф, точно герой из прошлого. Это необязательно — самому становиться легендой.

— Иногда такое происходит вопреки нашему желанию, милорд. Думаете, Тион, Лавьенда или Арила этого так уж хотели?

Дэйт задумчиво посмотрел на оруженосца: