Там

Ты знаешь ли, Дафна, этот старый романс
У корней сикоморы или под белым лавром,
Под оливами, миртом или дрожащими ивами,
Эту песню бесконечной любви?

Узнаешь ли ты огромный перистиль Храма,

И горькие цитроны, где отпечатались твои зубы,
И грот, фатальный для дерзких хозяев,
Где спит античное семя побежденного дракона?…

Они вернутся, эти боги, о которых ты плачешь всегда,

Время вернет порядок старых дней,
Земля задрожит от пророческого дыхания…

Однако латинское лицо сибиллы

Еще спит под суровой аркой Константина,
И спокойно недвижен суровый портик.

Судя по этому сонету, Нерваль на стороне античных богов, жаждет, чтобы вернулись героические подвиги и чудесные превращения. «Земля задрожит от пророческого дыхания», — а ведь уже в его дни начался гибельный процесс омертвления всего живого. Нерваль перевернул проблему: не люди своим просвещением, атеизмом и скептицизмом убили Бога — люди здесь не виноваты, а сам Бог обнаружил мертвый космос, эманации которого душат землю. Подобное предположение высказал герой романа «Титан» немецкого писателя Жан-Поля Рихтера, младшего современника Нерваля. Туманные догадки Жан-Поля Нерваль превратил в пять сонетов по названием «Христос под оливами».

Христос воздел худые руки к вершинам священных деревьев и, глядя на спящих учеников, многие из которых видели себя во сне королями, мудрецами, пророками, Христос — окровавленный, разбитый, страдающий — вдруг возгласил: «Друзья мои, знаете ли вы новость? Я коснулся челом своим вечного свода. Братья, я обманул вас: бездна, бездна, бездна! Бог пренебрег жертвенником, где я был жертвой…Бога нет! Бога нет более!» Но ученики спали.

Он повторил: «Всё мертво! Я пересек миры,
Я потерялся в этих млечных путях,
Жизнь в их плодородных венах
Струит золотым песком и серебряными волнами.

Повсюду пустыни, взбаламученные вихрями,

Беспокойные океаны, истерзанные турбуленциями,
Сферы, блуждающие в порывах ураганов,
Но никакой дух не существует в этих бесконечностях.

Я искал глаз Бога и видел только орбиту

Бездонную и черную. Там обитала ночь и,
Постоянно густея, едва мерцала миру.

Странная радуга окружала этот зловещий провал,

Стены древнего хаоса, где небытие только тень,
Спираль, пожирающая Миры и Дни!»

Сколь резко отличается жестокое и категоричное видение Нерваля от образа Божьего глаза, частого на гравюрах барокко, глаза миндалевидного, совершенного в своей красоте и доброте, в ином случае, спокойного. Панорама Христа беспощадна. Даже ученые допускают какую-то форму жизни а каком-то, пусть весьма отдаленном, уголке вселенной. В конце пятого сонета император спрашивает у Юпитера Аммона: «Какой новый бог установил землю? И если не бог, то по крайней мере демон?» Оракул отвечает: «Единственный, кто может объяснить эту тайну — тот, кто дал душу детям праха». Неизвестный бог? Нерваль верил в неизвестного бога, считая, что это разумный ответ на мучительный вопрос, но верил также в бессмысленность подобного вопроса. С тем же успехом можно поверить в оживленность абсолютно всего, что Нерваль и делает в последнем сонете «Химер» — в «Золотых стихах Пифагора». Никто ничего не знает об авторстве Пифагора, оно более чем сомнительно. Существуют только фрагменты, так названные, ибо общая античная мысль выражена в них предельно ясно и сжато. Сонет Нерваля начинается так:

Свободно думающий человек! Ты полагаешь быть одним мыслителем
В этом мире, где жизнь сияет в каждой вещи?
Силы, тебе подвластные, дают тебе свободу,
Но все твои советы бесполезны вселенной.