Там чудеса

Лица у всех смягчились, раскраснелись, растянулись в улыбках, будто не вершилось здесь только что ничего особенного, и даже Людмила оттаяла, осмелела, морщилась и ворчала громко, погружаясь то в жар, то в холод.

Фира же застряла умом где-то между двумя мирами: меж полумраком и солнечным днем, меж утробным животным стоном и радостной побывальщиной… меж Навью и Явью, как говорят. Стояла она в стороне от общей суеты и все на руку свою глядела, на которой ни капли ягодного сока не осталось. Будто все ушло Людмиле в голову или растворилось у самой Фиры в крови.

– Ведьма во врагах – горе, а в друзьях – истинное счастье, – прозвучало рядом, и она подняла глаза на Чаяну. – Нечасто такое увидишь, не заманишь ведьму на девичник.

– То, что я сделала…

– Защиту ей даровала. Связь вашу укрепила. А что получилось все, так, значит, чисты твои чувства и искренни. На вот, держи. – Княгиня протянула Фире резной деревянный гребень. – Как обсохнет, будешь этим чесать, остальные обычными обойдутся.

– А этот необычный?

Фира повертела его и так и этак. Дерево темное, гладкое, по широкому краю вьюнок бежит, а кончики зубцов белые-белые, будто в молоко их окунули.

– Жених подарил. – Чаяна улыбнулась, а потом и рассмеялась тихонько. – Видно, до зари поднялся, чтоб к мастеру в посад слетать. Видишь, свадебник? – Она указала на вырезанный в сердцевине гребня оберег – четыре спутанных кольца. – На юге иначе режут, прорехи в кольцах оставляют, а так – только у нас. Позабыл, поди, дары прихватить, теперь выкручивается.

– Разве ж плохо, что он старается? – удивилась Фира.

Что бы ни думала она о Руслане, каким бы грубым и кичливым он ей ни виделся, Людмилу он явно любил. И пусть теперь открылась причина ее недавней вспышки – если принес жених с утра подарок, то мог и наговорить про Фиру гадостей, а княжна послушала, – все ж этот его поступок с гребнем казался скорее добрым, чем нет.

– Отчего же плохо? Потешно просто. – Чаяна пожала плечами. – Идем, пока с красавицы нашей всю кожу не содрали. И терпит ведь…

И она поспешила к девицам, и впрямь уже натершим Людмилу докрасна. Та стояла меж двумя дубовыми бадьями, недовольная, дрожащая, и отмытые стопы ее тонули уже не в цветах, а в разлившемся вокруг болоте.

«В то время как Руслан с мужиками просто в баньку сходил», – подумала Фира, но тут же головой тряхнула. Не ее это дело – чужие традиции ругать, тем более не знаючи. Может, ему и похуже, чем княжне, пришлось, и посложнее.

Фира гребень за пояс сунула, взгляд Людмилы поймала, улыбнулась и пошла на ее ответную улыбку.

За окном гудел детинец и уже гулял посад. Мелькали средь голов в платках и шапках простоволосые, украшенные венками, что плелись вчера в светлице, – видать, быстро телегу опустошили. В поле за второй стеной жгли костры, где-то звенели песни, все как одна веселые, а то и похабные. Со двора тянуло жареным мясом, жиром и хмелем; челядь в гриднице громыхала скамьями, крыла столы, хохотала и менялась слухами.

Пир обещал быть славным, и радовались скорому счастью Руслана и Людмилы все или почти все. Даже самая темная душа в Яргороде, ждавшая эту свадьбу сильнее прочих.

Глава IV

Путь до капища и обратно сном полуденным промелькнул, видением. Казалось, только отплясали свое дружки у ворот, отдарились от ватаги девиц тканями дорогими, каменьями разноцветными да деревянными игрушками, а вот уже и Людмилу вывели за порог.

Укутанная в снежную паволоку[9] с головы до пят, сама она и шагу ступить не могла, чтоб со стеной не столкнуться, так что княгиня и нянька держали невесту под руки и походя наставляли.

– Не вертись…

– Не дергайся, когда плеть щелкнет, – то лишь покров срывают…

– Молчи, пока волхв не кивнет…

– Фира здесь? – перебила Людмила приглушенно.

– Здесь, здесь. Куда она денется?

Фира шла прямиком за ними и легонько коснулась кончиками пальцев ее напряженной спины, успокоила:

– Я буду рядом.

И почти не нарушила слова, хотя в тот же миг ее оттеснили, отгородили, вытолкали прочь из шумного кокона.

Впрочем, в стороне и дышалось свободнее, и видно было лучше. И спешившегося Руслана, который скинул сапоги да так и шагал до капища босоногий. И расписную телегу, где средь охапок цветов сидела невеста, все еще прикрытая паволокой, слепая и будто окаменевшая. И новые пляски дружек, теперь уже с клинками: тонкими, изогнутыми. Фира таких раньше не встречала, но знала, что железо не просто мелькает в воздухе, а обереги чертит – пусть не прочесть ни одного, так и не для нее они предназначены.

Боги-то уж наверное прочтут.

Песни тоже пели: парни – про подвиги Руслана, девицы – про красоту и кроткий нрав Людмилы. И вроде простые слова, незамысловатые, но Фира никак не могла уловить нить и прошептать хоть парочку.

Потому шептала то, что шло на ум: то ли заговор ведьмовской, то ли полустершуюся из памяти луарскую молитву. И силу придремавшую по крови разгоняла, чтоб не теряться в случае опасности, сразу в бой ринуться.