Там, где билось мое сердце

Уговорить, чтобы попросила напарницу ее подменить, и потащить в отель? Или остаться в Париже и вести чинную осаду посредством букетов и ужинов, чтобы в конце концов услышать, что дома в Делавэре у нее есть парень? Я словно бы снова заглянул в бездну ни к чему не ведущей привязанности, как в истории с Анной. Избави боже. Я быстренько ретировался, вышел на овеваемую ветерком авеню Рапп и зашагал к реке.

Парижская легкость бытия могла бы показаться мне слишком тяжкой, но этот город обладал неоспоримым очарованием. Красные навесы над тротуарами, круглые столики с плетеными стульями, написанное мелом menu du jour возле ресторана – сразу видишь, что у них нынче в ассортименте. Главное, не вестись на отвратительно приготовленный cote de…, за которым обычно следует кусок заранее купленного в магазине торта. Это тоже часть парижского бытия, там всегда рады обдурить простодушного клиента. То ли дело яйцо под майонезом, сэндвич с камамбером и пол-литровая бутылка красного, а потом крепчайший кофе, cafe double; после такого перекуса мир кажется прекраснее.

Очень довольный собой и жизнью, я дошел до моста Альма с его размашистыми арками. Следующий пункт – Национальная библиотека, где я надеялся получить на руки роман «La Conspiration de la Serre». В прошлый раз я добирался туда на метро, страшно неудобно. И мне не понравились тогда новые вагоны с пневматическими дверями на линии Венсен-Нейи. Я люблю старые дребезжащие на ветке Клиньянкур-Орлеан, где бродят незримые призраки Вердена, тени безногих и безруких раненых с нищенскими котомками на животе. У меня были деньги на такси, но его ведь еще надо было поймать. Саймон Нэш предупредил, что на крыше таксомотора три лампочки, если включена одна, это значит: «Еду к своей милашке» (то есть довезу только того, кому со мной по пути). А если все три, тогда: «Шли бы вы, медам и месье, куда подальше».

Почти сразу удалось найти сговорчивого марокканца, и мы покатили вдоль Левого берега, овеваемые свежим ветерком. Мне не терпелось заполучить роман. Интересно было, как Перейра справился с «беллетристикой». Многие от желания написать как можно лучше начинают вещать напыщенно, как будто их заставили надеть манишку и галстук и произнести спич. Перейра вряд ли так сфальшивил, слишком он умен, но меня смущало слово «тайна». Бытует мнение, что, сочиняя роман, человек отдыхает от реальных будничных дел. Перейра тоже мог заблуждаться, вот и попытался сварганить остросюжетный «триллер».

Увы, все мои хлопоты оказались пустыми. Без регистрации книг не выдавали, а для регистрации нужны были паспорт и поручитель. Вернувшись в гостиницу, я позвонил в Лондонскую библиотеку, и буквально через несколько минут мне сообщили, что такая книга у них есть. Я попросил прислать ее на адрес Перейры. Мне сказали, что за дополнительную плату бандероль доставят в течение двух суток. То есть «Тайна» прибудет на остров даже раньше меня.

Едва ступив в дом Перейры, я тут же пожалел, что приехал. Святой на стене моей спаленки, пялившийся в неведомое пространство, больше не умилял. Распятие над кроватью, с этими каплями крови под терновым венцом Спасителя, ассоциировалось исключительно с самыми жестокими эпизодами библейской эпопеи.

Когда я спустился к ужину, Полетта протянула мне пакет:

– Вам прислали вот это.

Никто из моих знакомых не умел так кратко выражать свое неодобрение.

Поглощая рагу из телятины под белым соусом, жареный картофель, посыпанный розмарином, и зеленый салат, я рассказывал Перейре про свой визит к Ричарду Вариану.

Когда мы перешли в библиотеку, Перейра показал мне еще несколько групповых снимков, сделанных поблизости от Мессинского хребта в 1917 году Возможно, вторая слева блеклая фигура была моим отцом. Еще он показал мне гильзу от снаряда с выгравированным на боку букетиком полевых цветов. Перейра считал, что это папина работа: он был портным, а значит, мастером на все руки. Пепельница из куска жести, автор неизвестен. Любопытные вещицы, но не заслуживающие пристального изучения: после первого же бокала бренди я сказал, что очень хочу спать.

Бандероль я прихватил с собой. Распаковав «La Conspiration de la Serve», тут же сел читать. Понимал почти все, самые заковыристые слова были, как правило, терминами, а они на французском мало отличаются от английских. Уже на второй странице мне стало ясно, что романом книгу можно назвать с натяжкой: скорее это быль.

История про доктора, который построил на одном уединенном средиземноморском острове санаторий для душевнобольных, персон на тридцать, для тех, кого считали неизлечимыми. Среди пациентов доктора Ленуара была молодая женщина по имени Беатрис. До того, как она заболела, доктор успел в нее влюбиться. Беатрис – дочь его друга, он знал ее много лет. Красавица, умница, а в двадцать один год вдруг крах: глубокое помрачение рассудка.