Там, где билось мое сердце

На другой день я спустился в calanque. На этот раз не для того, чтобы «привести в порядок мысли», а чтобы «собрать» их воедино. У меня с собой был маленький термос с крепчайшим кофе Полетты и блокнот. Усаживаясь на самую удобную скалу, я вспомнил строки из «Бесплодной земли» Элиота: «На берегу я сидел и удил, пустыня за моею спиною. Наведу ли порядок я в землях моих?»[42].

А надо ли его наводить, этот порядок? Может, пора уже угомониться, пусть и дальше накатывают волны абсурда и логических провалов. Не лучше ли погрузиться в них с головой? Поэты и даже религиозные авторитеты не чураются голословных утверждений, наоборот, это их основа основ, заодно и тайна тайн. Сократ, наверное, был прав, утверждая, что «непознанная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой», но в тот момент я чувствовал, что все, стоп: устал я что-то во всем этом копаться. Да, хорошо бы на время остановиться, вот только мой мозг, не спрашивая меня, каждый день преподносил мне что-то новенькое.

Вчера вечером перед уходом Селин я расплывчато предложил ей встретиться. Попросил прощения за то, что мы совсем ее заболтали, и сказал, что, если у нее есть желание пообщаться, завтра я буду у calanque. Она улыбнулась своей несколько отстраненной улыбкой, но ничего не ответила. Я просидел на скале примерно полчаса, когда меня окликнули. Обернувшись, увидел, как она машет мне сверху. Селин была в курточке и короткой юбке, плотных шерстяных колготках и высоких сапогах. Видимо, это у нее была самая зимняя одежда. Жаркие денечки, которые позволяли Селин нагишом загорать на скале, давным-давно миновали.

Взбираясь к ней по каменистым уступам, я остро почувствовал разницу в возрасте. Как всякий человек старше сорока пяти, бремени лет я не ощущал. Кажется, что тебе двадцать девять или тридцать три, в общем, ты еще хоть куда. А седые волосы и дряблые мышцы-это пустяк, недоразумение, достаточно посидеть на диете и избегать яркого солнечного света. Но когда оказываешься один на один с созданием, которое моложе больше чем вдвое, грубая реальность глумливо насмехается над тобой.

– Позволь тебя угостить, – сказал я. – Есть тут у вас места, где хорошо кормят?

– Только старая ферма, которую переделали в гостиницу. Но ее уже закрыли на зиму. Приглашаю тебя к своей бабушке, к Беатрис. Она хорошо готовит.

Мы минут двадцать шли до беленых известью деревенских домиков, на которые Селин указала в день нашего знакомства. Бабушке было хорошо за восемьдесят, но она замечательно выглядела. Взгляд живой и лукавый, под вдовьей черной одеждой угадывались гибкость и гордая стать.

Представлять нас друг другу Селин не посчитала нужным, но в ходе беседы я понял, что на самом деле бабушку зовут Франсуазой. Отворив дверь низенького домика, мы вошли в гостиную, в которой уже витали ароматы чего-то томившегося на плите.

На столике стояло блюдо с раскрытыми устрицами, нам велели угощаться.

– Значит, вы и есть новый друг Пепе? – спросила Франсуаза.

– Она так называет доктора Перейру, – пояснила Селин.

– В каком-то смысле да.

– Вы не очень-то к нему привязывайтесь. – Она рассмеялась тягучим мягким смехом. – Он мужчина с характером. Любит всеми командовать.

– Это я уже заметил. Но что ему все-таки надо?

Франсуаза поставила на стол блюдо с картофельным пюре.

– Что надо Пепе? Чтобы его поняли.

Далее на столе появилась нарезанная свинина с горчичным соусом и нежный отварной горошек. И стеклянный кувшин с местным вином, которое я успел полюбить. Я с профессиональной въедливостью тайком наблюдал за Франсуазой. Она ведь была не только прототипом Беатрис, а еще и «интересным случаем». Одной из немногих, кого спасли от страшной болезни запрещенными впоследствии методами. Я сравнивал ее с пациентами из клиник, в которых подвизался, но не находил ни малейших отклонений от нормы. Даже такая тонкая вещь, как тест на словесные ассоциации, не выявил не малейших диссонансов. Реакция быстрая и точная. Эта пожилая женщина была в здравом уме и твердой памяти.

– Чтобы поняли? В каком смысле? – спросил я.

– Я вот о чем, – сказала Франсуаза, тоже усаживаясь за стол. – Пепе так давно живет на свете. А свет этот успел измениться, и очень сильно. Человек в двух войнах поучаствовал. Когда он родился, машин еще не было и в помине, а сейчас на ракете уже до Луны добрались. И в докторском его деле сплошные перемены, то, что вчера считалось правильным, сегодня ругают. Человек старался поспевать за временем, мечтал стать великим ученым, а его облили презрением. Чуть ли не преступником объявили. Вот и с острова пытались выселить. Потому он и любит гостей откуда-нибудь издалека, которые ничего не знают про его невзгоды.

– Но он же работал в солидных клиниках, преподавал. Ему наверняка оказывали почет и уважение.

– Верно. Только ему этого мало.

– Что же еще ему нужно?

– И не спрашивайте, доктор, я ничего в таких умных вещах не смыслю. Я была обыкновенной девчонкой, росла в деревне. Думаю, он собирался сильно что-то изменить, потому и нажил себе неприятности. Но человек он хороший. Никому не хотел причинить зла.