Там, где была тишина

— Дайте мне посмотреть, — подбегает к Наталье Дуся, круглолицая полная дивчина в короткой юбке и синей мужской рубахе. Она с любопытством заглядывает в трубку и всплескивает руками. — Ой, боже мой, — восклицает она, — Люська, ты же вверх ногами стоишь!

— Да будет тебе, — прыскает в ладонь белобровая Люся. — От же хлопцы слушают!

Все смеются. Солнце опустилось ближе к горам, и работать стало веселей. Все дальше и дальше уходят изыскатели.

И вот уже скрылись они за холмами.

…Чудесен и увлекателен труд геодезиста-изыскателя! Это он первым прокладывает пока еще воображаемую линию на местности, которой суждено стать путем, трактом, дорогой, соединяющей села, и города, и, конечно же, человеческие сердца.

Это он первый проходит по этой несуществующей дороге в своих стоптанных, покрытых пылью брезентовых сапогах, ставя на своем пути белые колышки-пикеты и столбики-репера.

Потом по этому следу пойдут машины, подводы, а то и просто пешеходы из одного города в другой, из одного села в другое, побуждаемые вечным стремлением к созиданию нового — будь то огромный завод, высокогорный рудник или окрашенные розовой краской детские ясли.

Будет дорога, и по обочинам ее вырастут и зацветут нежным цветом веселые яблоньки, и усталый путник, вдыхая их сладкий аромат, скажет доброе слово и о тебе, пробившем эту трассу.

…Еще только солнце собирается выглянуть из-за края земли, чтобы облить ее двоими щедрыми лучами, а ты уже в дороге, с полевой сумкой и баклагой через плечо, с нивелиром на раздвинутой и закрепленной винтами треноге на плече.

Длинный и трудный путь предстоит тебе, но ты не замечаешь ничего, увлеченный своей работой. Вот очередная, выбранная тобой точка. Привычными движениями устанавливаешь ты треногу, выравниваешь по уровню нивелир в горизонтальном положении и, зорко всматриваясь в трубку, делаешь отсчеты по полосатым перевернутым рейкам, которыми от себя и на себя плавно покачивают реечники. А затем опять нивелир на плечо и вперед. Снова установки, и снова отсчеты, и столбики записей в нивелировочном журнале. Кажется, только-только ты начал работу, а вон и тени уже удлинились, и повеяло ночной прохладой.

Ах зачем такой короткий день!

Работа, как магнит, она не отпускает от себя. — Вперед и вперед!

— Пикет двести тридцать пять, — кричит реечник, — плюс сорок!

— Пикет двести тридцать шесть!

— Пикет двести тридцать шесть плюс двадцать!

Идет работа, но идет и время. Уже совсем темно. Ну что же, зажжем фонари! И вот уже горят светлячки, «летучие мыши», освещая рейки. И только теперь ты чувствуешь, что устал. Как болят и гудят ноги!

Еле волоча их, ты подходишь к месту случайного ночлега и валишься на душистое сено, чтобы с первыми лучами солнца снова быть на ногах, в пути!

…Уже была глухая полночь, когда Макаров со своими людьми вернулся в Мукры. Все были возбуждены: еще бы, прошли всю новую трассу. Теперь день-два, и проект можно везти в Ашхабад.

Когда машина подъехала к длинному бараку — общежитию рабочих, Макаров заметил, что окна барака освещены.

Вглядываясь сквозь мутные стекла, он увидел стол со стоящей посредине керосиновой лампой и человек шесть-семь рабочих, сидящих за столом. Он сразу же узнал Ченцова и Дубинку. Шла картежная игра.

Когда Макаров, скрипнув дверью, вошел в барак, там была чернильная тьма.

Виктор нерешительна подошел к столу и зажег спичку. Весь стол был завален деньгами. Макаров вспомнил, что вчера была получка.

Когда спичка догорела, Макаров так же молча вышел из барака.

«А ведь скучища здесь, действительно, дьявольская, — почему-то подумал он. — Что бы такое придумать?»

— Что там? — окликнула его с кузова Наталья. — Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось, — сердито буркнул в ответ Макаров. — Керосин жгут, черти!

Едва Макаров переступил порог конторы, к нему сейчас же бросился дремавший у стола Буженинов.

— У нас здесь произошел неприятный случай, — торопливо заговорил он. — Этот высокий бригадир, — как его? — Солдатенков… Подрался с нашим сторожем. Вас срочно вызывают в сельсовет.

— К черту! — яростно заорал Макаров, сбрасывая сапоги и валясь на койку. — К черту все это, я хочу спать…

ДУРСУН НАРУШАЕТ ЗАПРЕТ

Вот что произошло в отсутствие Макарова. Контора была пуста. За своим столом сидел только Буженинов, занятый составлением бесчисленных платежных ведомостей.

Было раннее утро. Стояла глухая тишина, только в соседнем загоне для верблюдов происходило какое-то движение. Оттуда доносился тихий звон серебряных украшений, — видимо, доили верблюдиц.

Загон, как и большой глиняный дом с садом, окруженный высокой стеной, принадлежал Дурдыеву, сторожу дорожной конторы.

Внезапно Буженинов услышал топот босых ног. В контору вбежала молодая туркменка.

Она быстро оглянулась по сторонам и подошла к Буженинову. У нее было красивое бледное лицо и светлые волосы. С плеч струилось платье из пурпурного шелка, на ногах — шальвары, отороченные внизу вышивкой. Она торопливо заговорила, обращаясь к Буженинову: