Там, где дым

Я вложил в телефон еще одну монетку, позвонил в мастерскую Генри Гаравелли, но там никто не ответил. Затем я позвонил Марии, теперь она взяла трубку вместо своего автоответчика, и я пригласил ее на поздний ленч. Мария сказала, что с радостью принимает приглашение. Я пошел к прилавку, разменял еще денег, вернулся к кабинке – однако ее уже заняла полная дама в шляпе с цветами, и мне пришлось ждать. Затем я позвонил домой и сказал Лизетт, где буду, если Генри станет меня искать. Я не хотел, чтобы он, так сказать, продолжал хлестать дохлую лошадь.

Когда я шел к машине, у меня было странное чувство.

Ни разочарования, ни радости. Ничего вообще.

Глава 8

Светлые волосы и голубые глаза Мария Хокс унаследовала от отца, изысканный профиль – от матери, а еще грудь и бедра, в которых угадывалось влияние и римских, и тевтонских предков, и чисто американские длинные ноги. Она была красавицей и к тому же умна, с чувством юмора, легкостью и уверенностью в себе как в женщине. В свои тридцать четыре она все еще брала уроки мастерства, все еще участвовала в массовках в маленьких театрах, разбросанных по городу, все еще надеялась стать звездой сцены. Мне приходилось прощать ей бесконечный треп про актерство. Мария всегда была «готова к роли», всегда уверена, что получила бы заветную роль, «если бы не была нужна непременно рыжая». Или брюнетка. Или кто-то пониже ростом. Или повыше. Или постарше. Или помоложе. Или чернокожая. Или китаянка. Я терпел ее неиссякаемый оптимизм только потому, что она была более реалистичной и зрелой в других сторонах ее жизни.

Поглощая вырезку, спагетти с чесночным соусом и тарелку салата, она рассказывала мне о прослушивании для «мыльной оперы», которое проходила утром на телевидении. Я выбрал для встречи этот ресторанчик, потому что знал – мафия сюда не ходит. По-моему, южные итальянцы ничего не понимают в еде, и самая худшая кухня в мире – сицилийская. Если я знаю, что мафия где-то питается, от таких мест я стараюсь держаться подальше. Во-первых, там легко отравиться трупным ядом, во-вторых – там могут застрелить. Никогда не угадаешь, не начнут ли вдруг стрелять по двум воришкам, что сидят за соседним столиком, киллеры из семейного клана во имя их смехотворного кодекса чести.

– Пару лет назад я работала с режиссером в Оганките, – говорила Мария. – Эта роль у меня получалась отлично. – Она закатила глаза и положила в рот спагетти. – Держу пальцы скрещенными. – На ней было платье с низким вырезом и изумрудные серьги – не просто так Мария Хокс прожила два года с маклером, которого затем обвинили в мошенничестве. – Это роль медсестры, – продолжала она. – Как по-твоему, хорошая из меня медсестра?

– Думаю, что ты – фантастическая медсестра.

– Я серьезно, Дымок.

– Я тоже. У тебя все данные. Сочувствие, сострадание, нежность, резвость и прекрасная задница.

В эту минуту в ресторан вошел Генри Гаравелли и сразу углядел наш столик.

– Извините, что помешал, – сказал он.

– Присаживайся, Генри, – предложил я. – Я вижу, ты получил мое сообщение.

– Да, – сказал Генри, отодвигая стул. В общественных местах он всегда усаживался лицом ко входу – старая привычка с тех пор, когда в любую секунду могли появиться парни из соперничающей группировки и начать палить из пушек.

– Мария, – сказал я, – это Генри Гаравелли. Генри, Мария Хокс.

– Рад познакомиться, – Генри пожал ей руку, заглядывая в глубокий вырез ее платья. – Что случилось? – спросил он меня.

– Покойника вернули.

– Вот как?

– Выбросили на пустыре между Тайрон и Седьмой.

– Гм, – сказал Генри. – Какие-нибудь мысли, кто это сделал?

– Никаких.

– Гм. Так что это означает? Дело закрыто?

– Да.

– Гм. Очень жаль, Бен, потому что дело начало становиться интересным.

– Каким образом?

– Ну, я стал опрашивать людей, начиная с той минуты, как ты ушел из моей мастерской сегодня утром. И вот в целом собирается кое-какая информация, не объяснимая для ребят. Мистика.

– Какая мистика?

– Бен, – сказал он, – ты знаешь, сколько похоронных контор было атаковано ночью?

– Сколько?

– Четыре. И все они в районе Хеннеси-стрит.

– Не хочешь ли ты сказать, что вчера украли еще четыре трупа?

– Нет, Бен. Ничего не украли. Вот в чем мистика. Если кто-то взломал дверь или окно, значит, замыслил какое-то преступление, так или не так? И если кто-то вламывается в похоронную контору, значит, знает, зачем. Знает, что найдет там трупы, гробы, цветочки и свечечки. Короче, взломщик не рассчитывает увидеть там телевизор или фамильное серебро. Так что если кто-то влезает в подобное учреждение и ничего не берет, то спрашивается, зачем ему туда понадобилось?

– Как он это сделал, Генри?

– Любительская работа. Взломал фомкой задние двери.

– У тебя есть названия прочих похоронных контор, куда он залез?

– Да, я составил список. Думал, тебе будет интересно.