Там, где фальшивые лица

Огромный чужак был мертв. Джон подобрался к нему, чтобы убедиться в этом наверняка, но вдруг застыл на месте и дернулся, будто в живот ему вошел длинный клинок. Поджарое черное тело забилось в конвульсиях и судорогах. Сердце, казалось, сейчас вырвется из груди. Оборотень захрипел, его волчья пасть изошла кровью. Он провел по морде лапой, и она окрасилась в багровый цвет. Кровь потекла из ушей. Джон обессиленно растянулся в снегу, раскинув лапы в стороны. Он закрыл глаза и судорожно сжал пасть. Клыки заскрежетали от натуги. Ррайеру казалось, что он умирает. Он знал, что́ было причиной его более чем плачевного состояния. Это треклятое пойло, которое он вынужден принимать. Эта бансротова отрава, которой потчует его Картнэм.

Вдруг боль на миг ослабела, будто бы в неуверенности, а затем начала понемногу отступать. Джон ощутил у себя на шкуре чье-то горячее дыхание и большой влажный язык. Оборотень открыл глаза.

Большой волк с серебристо-серым мехом и без одной задней лапы, своими размерами походящий на медведя, склонился над перевертышем и слизывал кровь с его морды. Это был Геррдор Трехлапый, гроза леса Дерборроу, неуловимый, словно призрак, и опасный, как метель. Одни говорили, что ему более трех сотен лет, другие заявляли, что его и вовсе не существует, и старый вожак – не более чем выдумка. Сейчас легендарный зверь напоминал обычного домашнего любимца, который пытается приласкаться к хозяину.

– Иди, Геррдор, – прохрипел оборотень, постепенно избавляясь от волчьего обличья, и указал на палисад. Трехлапый глянул на собрата своим звериным взглядом, развернулся и бросился к месту боя, где защитники Истара пытались сдержать гоблинов. Стая помчалась вслед за вожаком.

Оборотень – уже не волк, но еще не человек – с трудом приподнялся на локте и пополз к своему плащу. Там, он знал, среди складок одежды спрятаны пузырьки с зельем. Ужасно горькая и режущая горло алая жидкость позволяла Джону Ррайеру сохранять человеческий разум во время превращения и не давала забыть себя в зверином обличье.

С каждым преодоленным футом по снегу Джон все больше становился похожим на человека. Обнаженный и весь покрытый дурно пахнущей смоляной кровью, он сел прямо в снег и завернулся в свой плащ. Оборотень дрожал от боли и холода, он глядел в небо, в черную даль, где, как ему показалось, зажегся вдруг злобный блеск одинокой звезды, насмешливо подмигнувший ему. На груди пылали старые шрамы, слившиеся в витиеватую надпись – художник постарался на славу. «Клинок Белой Смерти» – словно только что вывели раскаленным ножом у него на коже. Джон Ррайер закричал от боли.

Наступила ночь, а Гаручи все продолжали идти из лесов. Создавалось впечатление, что древний хребет Тэриона изрыгнул из своих недр всех гоблинов, живущих в его пещерах, подземельях и ущельях. Их было не менее пяти тысяч, когда они пробили в нескольких местах палисад и вошли в город. Их стало почти в два раза больше, когда заполыхали ближайшие к стенам дома горожан.

Глинервин Брин и трактирщик «Вереска» Д’алег, а также херды из братства углежогов дрались в полном окружении посреди главной улицы города. Враги подступали к ним со всех сторон, людские глаза уже были полны усталости, а лица – умыты по́том, раны кровоточили.

Громкий заунывный вой и рев сотен звериных глоток пугали защитников Истара – серые волки из чащи Дерборроу всегда были для жителей Города Без Лета безжалостными врагами, злобными тварями, которым ничего не стоит перегрызть человеку глотку. Они всегда нападали стаями. Сперва появлялся один, будто бы разведчик, за ним, словно призраки покойников, выходящие из могил, из бурелома показывались все новые хищники. Их глаза были налиты кровью, шерсть стояла дыбом, пасти изрыгали проклятия на своем волчьем языке, а клыки клацали, точно засовы, преграждающие последние пути к бегству. Волки убивали скот и, осмелев, нападали на людей. На серых монстров охотились, их шкуры висели чуть ли не на каждой стене в каждом истарском доме. Постоянная война между людьми и волками веками проходила по лесу, и множество жертв с обеих сторон испустили свой дух. Всегда считалось, что гоблины и волки – союзники, верные друзья, едва ли не братья по крови, но сейчас, когда звериные пасти сомкнулись на глотках карликов из гор, когда они отрывали им головы, прокусывали грудь и вырывали сердца, а в отместку кривые ножи и мечи вонзались в серые бока, вспарывали мохнатые брюха и отрубали лапы, о родстве между ними не могло быть и речи. Все смешалось в вое и криках, проклятиях на гартарроге, языке гоблинов, и плаче раненых: как зверей, так и Гаручей.