Там, где фальшивые лица

Ближе к городской стене, там, где улочки сужаются, а дома стоят особенно плотно, и случилось самое страшное. Образовалась жестокая сутолока – гоблины принялись лезть по головам своих упавших собратьев, растаптывая в пыль черепа и дробя хрупкие кости. Закованные в сталь Нимы не щадили споткнувшихся, давя несчастных тяжелыми сапогами, обезумевшие Кины пускали в ход кривые кинжалы, прочие просто грызли друг другу глотки за право первыми вырваться прочь из ставших смертельной ловушкой колючих стен. Один за другим погибли последние из принцев, пытавшиеся остановить безумие. Этот день обещал войти в самые жуткие страницы и без того печальной истории северного народа – мало кому из Гаручей сегодня удастся вырваться из Истара и скрыться в лесу.

– Стой! Стоять, глупец! – Сильная рука схватила Веррнике за шиворот и рванула назад. – Ты куда, разрежь тебя нож?!

Маленький гоблин вздрогнул и затравленно оглянулся – в его черных глазках стекленело безумие, он смутно понимал, что происходит. Сначала был ужас, необъятный и необъяснимый, все вокруг бежали, и он, Веррнике, тоже. Потом он вдруг понял, что в царящей кругом суматохе потерял его. Потерял Зуб Тролля, нож, подаренный ему бабушкой перед битвой. Страх взыграл в гоблине с новой силой, но на этот раз причина была вполне осязаемой – голос старой Веррге бил в колокол его сознания смертным приговором: «Смотри, внук, не потеряй его!» Это было сродни падению с обрыва, конец всему. Хуже, чем смерть. Если он не отыщет Зуб, то быть съеденным – самое малое, что его ждет дома. И бывший пастух бросился в обратную от бегущего и панически вопящего потока сторону.

Наверное, это его и спасло – пробеги Веррнике еще несколько ярдов, его постигла бы безрадостная судьба остальных раздавленных и втоптанных в грязь – пробиться к воротам шансов было немного даже у закованного в железо Нима. Именно такой Ним, рослый воин в изорванном красном плаще, сейчас и схватил за шиворот маленького безумца.

– Куда прешь, тебя спрашиваю?! – яростно взъелся его спаситель, пятясь к стене какого-то дома, где поток «отступающих» был не столь плотен. – Там, сзади – луки! Там – всем конец, понял?!

Словно в подтверждение его слов мимо просвистела зеленооперенная стрела и вонзилась в спину одного из бегущих. Несчастный гоблин с разбегу ткнулся мордой в дощатый настил улицы и тут же скрылся под ногами несущихся следом собратьев. Веррнике стало совсем плохо, к горлу подкатил противный рвотный комок. Внук старой Веррге с трудом сдержался, чтобы не опорожнить прямо сейчас свой и без того не слишком-то сытый желудок (последний раз поесть ему довелось только вчерашним вечером).

– Дядя? Это ты? – икнул, все еще ничего не соображая, Веррнике. Ответом ему стала грубая затрещина, от которой несостоявшийся герой потерял сознание и безвольно обвис на плече у старшего. Ним поудобнее перекинул свою ношу через спину и, поминутно озираясь, двинулся к дальнему пролому, где давка была поменьше. Больше всего на свете обладатель алого плаща из рода Кнеххов боялся материнского гнева – старуха Веррге строго-настрого наказала ему сберечь этого недоноска-племянничка, будь он неладен. Вернись он из боя один, матушка заживо сварила бы его на обед и даже не поморщилась…

Конец крыла, что распростерся в нескольких шагах от Коррина, больше не дрожал.

Сам же некромант бился в снегу, остервенело вбивая пальцы, точно гвозди, в доски настила. Он ломал себе суставы, но не понимал, что они сломаны – все заслонила другая боль, намного более мучительная. Расколовшиеся кости уже торчали из его рук, а кровь текла из ран, но бывший некромант не обращал на это внимания. Лицо Белой Смерти жутко исказилось, оно больше не казалось прекрасным и молодым – это был череп, туго обтянутый высохшей кожей, с чернеющими глазницами и потрескавшимися серыми губами. Белые волосы смешались со снегом и казались его продолжением. Ярко-синие вены жутко проступили на лбу и висках, сплетаясь в безобразную паутину.

Коррин почти не ощущал телесной боли – намного сильнее его терзала мука, которая медленно и с изощренным удовольствием вытаскивала из него сотнями невидимых крючьев душу. Рожденная древней магией тварь была готова покинуть свое временное пристанище. Увы, у того, кого все знали под прозвищем Белая Смерть, уже не оставалось воли сопротивляться, его сил не хватило, чтобы загнать порожденное тьмой чудовище обратно в книгу, из которой черная тень прокралась внутрь его самого. Коррин не видел ничего, что происходит кругом, хоть глаза его и были расширены так сильно, что казалось, вот-вот выпадут. Зрачки расплылись и стали походить на две неровные кляксы.