Там, где кончается река

Вокруг сгущался мрак. Я вернулся на кухню и сбил замки с деревянного шкафчика под столом. Скауты и туристы обычно складывали туда одноразовую посуду, чтобы сохранить ее сухой и сберечь от мышей, а иногда — консервы, которые им неохота было тащить с собой. В первом ящике не нашлось ничего, кроме бумажных тарелок, стаканчиков и трех рулонов туалетной бумаги. Во втором — брезент, коробка черствого печенья, две банки маринованных сардин в соусе по-луизиански, три швейцарских рулета и немного спичек. В третьем я обнаружил настоящий клад — печенье, суфле из алтея и несколько шоколадных батончиков.

Очаг представлял собой яму, открытую со всех сторон; с крыши над ней свешивалась железная труба, которая вытягивала наружу жар и дым. Достаточно безопасно, чтобы дети могли жарить суфле.

С балки свисали с полдесятка металлических плечиков для одежды. Я взял одну из вешалок и сунул ее в огонь, обжигая ржавчину. Когда железка нагрелась и обеззаразилась, я подцепил на нее два кусочка суфле и пристроил на скамье поближе к огню. Мне не хотелось разводить большой костер, но я подозревал, что наши преследователи и так уже знают, где мы. В тепле было хорошо. Через минуту рядом со мной возникла Эбби. Я положил на печенье два кусочка шоколада, а сверху — растаявшее суфле и накрыл другим печеньем. Эбби улыбнулась.

— Милый, вовсе не стоило… — На губах у нее запузырились шоколад и алтей, когда она вгрызлась в этот бутерброд.

Я указал кочергой на реку:

— Еще несколько миль, и нам начнут попадаться кемпинги. В большинстве из них есть кухни и холодильники. А до тех пор…

— Если бы я тебя не знала, то сказала бы, что ты и раньше это проделывал.

— Что? Жарил суфле?

Она покачала головой:

— Нет, дурачок. Взламывал замки.

— Честно говоря… у меня есть некоторый опыт.

Огонь погас, угли подернулись пеплом. Мы съели все до крошки, включая черствое печенье, хотя от сардин Эбби отказалась. Швейцарские рулеты я отложил для завтрака. Углеводы помогут мне волочить ноги. Я устал, но догадывался, что и сегодня не высплюсь.

Ночь прошла спокойно. Около полуночи зарядил мелкий дождик и стало прохладно, так что я подбросил дров в огонь, а потом накрыл Эбби полотенцем и брезентом. За два часа до рассвета я перенес ее со стола в каноэ. Она спала урывками, поэтому я дал ей леденец. Эбби немедленно унеслась в волшебную страну и пребывала там до утра.

Возле шоссе № 121 река сворачивает на восток и тянется девять километров до Стокбриджа, где круто закладывает влево и бежит на север, относительно прямо, к Фолкстону и Булони. Образно выражаясь, здесь Сент-Мэрис скатывается с плеч Флориды.

В этих местах река расширяется настолько, что могут поместиться восемь автомобилей в ряд. Заболоченные берега покрыты бороздами от колес внедорожников, в кустах пальметто таятся мусорные кучи (местные жители используют их в качестве свалки). Пропитанные водой матрасы, изрешеченный дробью остов холодильника, половина мотоцикла, пачки журналов, тысячи пивных банок и бутылок — все это засосано грязью и песком. Под мостом лежит ржавая трехколесная тележка из супермаркета, ее некогда хромированная корзинка набита ветками и старыми пакетами. Еще одна — красная, пластмассовая — грудой обломков валяется на бетоне, не пережив падения с моста.

Глава 17

Между прочим, я действительно спросил у него разрешения. Ключевое слово — «спросил». Рабочий график сенатора всегда был плотным — трудно добиться аудиенции хотя бы на пять минут. Он редко оставался один.

Это случилось в День благодарения. Он приехал домой, чтобы лично разрезать индейку. Эбби по уши ушла в работу, порой отсутствовала неделями. Я получил диплом и занимался двумя делами сразу. Чтобы платить за аренду, возил желающих на рыбалку. Если клев был хороший, в день я зарабатывал до двухсот фунтов. Если клева не было, я рисовал.

Портрет Розалии висел дома у Колмэнов, в прихожей. Когда их спрашивали, они говорили, что это «работа местного художника». Эбби приходила в ярость, но тот факт, что портрет сразу попадался на глаза входящему, свидетельствовал о том, что Колмэны были не в состоянии отрицать его силу. Когда Эбби была дома, она подслушивала обеденные разговоры и дожидалась удобного момента, чтобы переиграть родителей. Она заглядывала в столовую, здоровалась с гостями и беззаботно говорила:

— Между прочим, если вы хотите, чтобы этот художник имел вас в виду… я с ним знакома. Он очень занят, принимает всего несколько человек в год, но… — Эбби улыбалась, — я могу договориться.

Несмотря на протесты родителей, Эбби устраивала мне встречи с потенциальными клиентами. Мы приезжали к ним домой, я соглашался писать портрет, обговаривал детали и расписание сеансов.

Однажды муж заказчицы, нефтяной воротила, поинтересовался:

— И какие у вас расценки?

Я уже собирался попросить тысячу долларов, когда Эбби сказала:

— Обычно он берет десять тысяч, но из уважения ко мне согласился на семь с половиной.

Мужчина кивнул, будто всего-навсего попросил счет в ресторане.