Там, где кончается волшебство

– Девчата переправляют бухло в мужскую палату. На вот, – проговорила Мамочка, вытаскивая из кармана и протягивая мне фунтовую бумажку и пару шиллингов – выручку от ее подпольного бизнеса; и я подумала: а вдруг ей все известно?

Вместе с тем она казалась очень утомленной. Почти не слушала про страсти-мордасти на ферме Крокера. О мухоморах я тоже решила не говорить. Зачем ей лишний раз расстраиваться! Когда я поднялась немногим раньше обычного, она не возражала.

В аудитории сидело девять женщин, включая меня, и я была, похоже, самой молодой. Некоторые из них решили из-за беби-бума вернуться к акушерской деятельности после длительного перерыва, но живо усвоили, что им еще учиться и учиться – чуть ли не больше, чем остальным. Вела наш курс некая миссис Марлен Митчелл, суровая гранд-дама в одежде медсестры, нависавшая над нами с кафедры, как гипсовый святой. Миссис Марлен Митчелл прекрасно осознавала собственное превосходство. Я сразу рефлекторно втянула голову в плечи и живо вспомнила свою забитость школьных лет.

К счастью, оставаться невидимкой можно было даже в таком небольшом коллективе. Миссис Митчелл любила поболтать и не любила, когда ее перебивали. А поскольку слушать я могла сколько угодно, меня такое обучение вполне устраивало. Я быстренько смекнула, что смогу спокойно прохлопать ушами оба семестра, получить диплом и продолжать работать, руководствуясь Мамочкиными проверенными методами.

В тот первый вечер МММ, как вскоре мы ее прозвали, держала приветственную речь. Я помню вазу с нарциссами на столике у отворенного окна; в класс лился сумеречный весенний аромат. У МММ был жуткий прикус, гораздо хуже, чем у Греты. Кошмар, учитывая, что один из ее передних зубов был шоколадного цвета. Я все сидела и думала: только представь, что увидит бедный малыш, вылезая из утробы. Коричневый зуб – первое, на что он посмотрит в этом мире. Жестоко и недостойно, сказала бы Мамочка. Поэтому я пыталась отогнать от себя такие мысли, но они еще больше лезли мне в голову.

Она вещала, вытянувшись во фрунт, как недвижная статуя со скрещенными на груди руками. Меняла позу, только чтобы снять с носа очки в громоздкой черной оправе и взглянуть на часы, булавкой прикрепленные к нагрудному карману темно-синей накрахмаленной формы. Лишь в эти минуты кому-нибудь – естественно, не мне – удавалось вклиниться в ее монолог.

– Можно задать вопрос? – спросила в одну из таких пауз сидевшая неподалеку егозливая дама, которую, как выяснилось, звали Бидди.

Не то чтобы МММ сказала «да», но этак слегка махнула рукой, будто говоря: «Пожалуйста, но только побыстрее».

– Вот вы сказали, что на занятиях мы поговорим о смесях. Я лично против смесей. Что же тогда нам делать – тем, кто против?

Бидди была коренастой бабенкой с добродушным красным лицом. Она огляделась в поисках поддержки: большинство глаз были опущены.

Прежде чем ответить, миссис Марлен Митчелл сверилась со списком.

– Миссис Картер. Сегодня и в дальнейшем вам предстоит узнать, что за последние пятнадцать лет в нашей отрасли произошли колоссальные изменения. Колоссальные. Я полагаю, вы поймете, что наши личные мнения – мои и ваши – вторичны, поскольку существует четкая политика материнства. Данное словосочетание – «политика материнства» – вы будете слышать очень часто в ближайшие несколько недель.

– Выходит, я должна говорить женщинам то, во что сама не верю? – игриво продолжала Бидди, приосанившись.

Но МММ было не до игрищ.

– У нас будет достаточно времени, чтобы это обсудить. Вы пришли сюда, чтобы усвоить то, что хорошо для матерей. Вот для чего проводятся наши занятия. Не для нас с вами, миссис Картер, а для матерей. – И, произнеся «для матерей», она потрясла указательным пальцем в воздухе. Удовлетворенная собственной речью, МММ опять сняла очки, чтобы посмотреть на часы. – Так, время поджимает, поэтому давайте-ка продолжим и посмотрим, что будет требоваться от вас по окончании курса.

МММ опять углубилась в монолог, а Бидди повернулась ко мне и состроила рожу.

На улице после занятия Бидди, закинув свою большую задницу на велосипедное сиденье, обратилась ко мне:

– Не больно много-то переменилось, судя по ее словам. Одна пустая болтовня. Но и не тяжко, с другой-то стороны. Держись нас, старых куриц, и все будет нормалек. Увидимся на следующей неделе. – И не успела я рта раскрыть, как она уже укатила, нетвердо нажимая на педали.