Там, где мы служили

«Все. Хватит. — Джек протянул руку и подтащил к себе автомат. — Кончаем с этим к хренам». Со стороны могло показаться, что капитан просто хохмит, издевается над пленными. Но Джек почему-то чувствовал, что это не хохма — это ненависть, ненависть высшей пробы. Ненависть была смыслом жизни этого существа. А страха Джек уже не ощущал. Он еще подумал о Стелле… но зачем ей трус? И успел подумать, что осталось всего полтора магазина. Ничего. На этого гада хватит. Нельзя же, в самом деле, на это смотреть. А промахнуться тут невозможно.

Автомат молчал. Не отнимая приклад от плеча, Джек дернул затвор — выбросить осекшийся патрон… но затвор прошел всего на палец. Еще ничего не понимая, англичанин повернул оружие к себе и увидел, что крышка затворной коробки смята. Смята вместе с боевой пружиной… Джек отпихнул автомат. Цепляясь за крышу, пополз к краю… но понял, что, упав вниз, просто не сможет встать и выползти наружу, чтобы умереть со своими. И Джек вернулся обратно. Чтобы хоть видеть все до конца. Что бы там ни случилось… От тоскливой безнадежности мутилось в глазах, от резких движений усилилась боль. Джек заметил, что по крыше, там, где он полз, тянутся сохнущие кровавые следы. Он никогда не видел столько своей крови. И его это почему-то не пугало.

С Тима и Хуаниты сорвали одежду, они стояли в плотном кольце махди, по-прежнему связанные заново. Махди хохотали и отпускали мерзкие шутки, слушать их было все равно, что с размаху наступить в гниющий труп и голыми руками счищать червей…

Хуанита была красива типичной испанской красотой: смуглая, стройная, гибкая, как стальной клинок, с высокой крупной грудью и неширокими бедрами. Из глаз испанки выбрызгивали слезы — не от страха, от стыда и злости.

Тим — одного роста с испанкой, младше ее на два года, как и большинство мальчишек-северян, светлокожий. Крепкий, но еще подросток. И тем не менее канадский парнишка поступил как настоящий мужчина. Упрямо подняв голову, он встал перед Хуанитой, закрыв ее и глядя прямо в глаза капитану. Конечно, он понимал, что не сможет защитить девушку, но движение его было исключительно инстинктивным движением: «девушек надо защищать» — и с этим «надо» ничего не мог поделать весь тот страх, который Тим, конечно, испытывал…

Движение мальчишки, от которого у Джека перехватило горло, вызвало лишь отвратительный глумливый смех. Но вдруг… один из офицеров, кажется лейтенант, шагнул вперед и сказал громко:

— Визен! — Капитан повернулся. — Не надо. Хватит, — уже тише закончил он.

Лицо капитана потемнело. Но спросил он с веселой издевкой:

— Белячков жалеешь?

— Жалею, — упрямо ответил лейтенант. — Детей жалею. У меня и свои есть. У тебя нет, а у меня есть. И я про это помню. Сколько им прятаться? Зачем им такое?

— Детей? — Капитан повел вокруг рукой. — Дети это сделали?

— Все равно, — спокойно сказал офицер.

— Струсил?

— Устал, — усмехнулся лейтенант. — Устал я, и…

Визен выстрелил ему в грудь из молниеносно выхваченного длинноствольного пистолета. И еще раз — в уже рушащееся тело.

Трое других «синих беретов» чуть отступили, равнодушно, механически. Капитан, вскинув пистолет, бешено заорал:

— Смотрите! Все смотрите! Так подохнут все! Все предатели! Все, кто усомнится в нас, все, кто отступит от Великой Свободы! Смотрите все!

С побелевших губ капитана летела пена. Он был страшен, похож на одержимого — махди подались к краям площади. Очевидно, приступ бешенства Визена не был наигранным и рассчитанным на зрителей… но успокоился капитан быстро. Убрав пистолет, он подошел к Тиму.

— Ага, — к нему вновь вернулась насмешливость, и по этой резкой и естественной смене настроений и тона Джек понял, догадался, что Визен не просто фанатик ненависти — он сумасшедший. — Мальчик играет в рыцарей. Благородная древняя игра в благороднокровных подонков. И приятная. До определенного предела. Ну-ка, мальчик, — он схватил Тима за волосы и повернул его лицо вбок, — а согласен ли ты, рыцарь, погибнуть за свою даму? О-о, какой взгляд! — Капитан наткнулся на ненавидящий взгляд Вогана. — Принять за нее смерть — так, кажется, по тем дурацким традициям?

— Ты ее отпустишь? — спросил Тим, оскалив зубы. — И не тронешь?

— Конечно! Даю слово!

— Твое слово я видал… — И Тим обозначил примерный маршрут данного капитаном слова и адрес, где, по мнению Тима, это слово должно пребывать.

— Клянусь своими близкими, что отпущу ее! — Визен оттолкнул Тима. — Клянусь Ала Шамзи!

Канадец сделал связанными за спиной руками судорожное движение и ответил:

— Можешь делать со мной все, что хочешь… отпусти Хуаниту.

— Тимми!!! — вскрикнула испанка.

— Молчи, — неожиданно сурово оборвал ее Тим, и Хуанита, всхлипнув, умолкла.

Визен отступил. На крохотный миг его лицо сделалось растерянным и… жалким… но тут же обрело прежнее насмешливое выражение палача-любителя: