Там, где мы

Тарпмезинал — шикарная штука. У него есть лишь один серьёзный недостаток — он действует крайне кратковременно. Но зато им можно просто слегка намазать любую колючку, булавку, иголку… Да просто заострённую зубочистку и кусочек «сталистой» проволоки… — и в ваших руках мощное "снадобье сновидений наяву". И оно не убивает жертву, скажем, со слабым сердцем. Особенно если её нужно взять живой, и представить не перед лицеем Господа нашего, а перед чьими-то алчными глазами. Ну, вообще это зависит от концентрации… Можно забодяжить так, что тут же и гикнешься. Да только больше нет другой, более ядрёной жидкости, уже в моих "заначках".

Так что пользуюсь тем, что есть. Правда, если охладить его до «минус» семидесяти, чтобы он не распадался на исходные составляющие при реакциях…, да прилить в него малость формалина и банального корвалола… А потом медленно нагреть в районе подмышек или паха…

Ну, недосуг мне заниматься было такими мелочами. Да и где сегодня взять славные «минус» семьдесят? То-то ж и оно…

Ладно, пора двигать. Настохренела мне эта сверхпосещаемая полянка…

Я свищу, словно зову собаку. В ответ из тех буераков поодаль раздаётся кряхтение и приглушённый мат. Ещё бы, — вылезти оттуда с такими травмами и страданиями ещё труднее, чем забраться. Это — уже само по себе подвиг.

— Там, ниже, есть овражек. Нужно прикрыть их хоть немного.

— Вы думаете, их хватятся? — Жуку страшно не хочется возиться с трупами.

— Обязательно хватятся, малой. Не сегодня, не утром. Так, — ближе к завтра. Это ведь дозор, верно? А если дозор не вернулся — посылают его искать… Но найдут не сразу, а потому у нас будет больше времени замести следы. Дождь нам в этом помогает. Так что ломай и таскай ветки аж вон с той рощицы, — я указал на скопление деревьев поодаль, — и не гунди. А я их пока перетаскаю. Их самих и их тряпьё…

Спустя час с небольшим управились.

Я старательно размыл кострище, что было нелегко при возникшей враз темноте, едва я залил огонь. Теперь всё (или почти всё) выглядело так, будто на этом месте не были минимум неделю. Всё остальное доделает за нас всё усиливающийся дождь. Три — пять часов — и пройди здесь хоть стадо слонов, ничего не поймёшь. Я, как мог, утёр мокрое лицо и подозвал Жука ближе:

— Всё, валим. На вот, разжуй и запей. Минута на приход в себя — и нас здесь нет. — С этими словами выщёлкиваю из тубуса ему в ладонь пару «лошадиных» таблеток пронгетазола. Мощное анестезирующее спецсредство. Просто в аптеке не купишь. Достать или нагло взять можно лишь своим и лишь в спецхранилищах. После этого можно таскать из горна раскалённые железяки, не чувствуя боли в горящих синим пламенем руках. Можно набить полную пасть чили, откусить себе язык, и всё это совершенно без эмоций съесть, не чувствуя ни боли, ни дикой горечи, ни вкуса собственной крови во рту.

А хотите — пройдите сквозь ощетинившийся штыками строй, получите свою сотню ран… и убейте того, до кого намеревались дотянуться. Упадите мёртвым… — и даже не поморщитесь от разрывающей тело агонии…

…Жук с трудом перемалывает их ноющими челюстями, и просто геройски проглатывает эту гадость. Его сотрясает и открыто мутит от первоначально воспринимаемой «резиново-кислотной» горечи во рту, и он еле успевает запить всё это мучение водой. И КРЕПКО ЗАЖМУРИВАЕТСЯ…

Через сорок пять секунд он выпучивает зенки, как рак на свадьбе Минотавра и жабы, прислушивается к ощущениям… и расцветает в довольной улыбке:

— Ну ни фига ж себе… Теперь, кажется, я б до Берлина б с дальнобойной пушкой на руках потопал! Даже рта и головы не чувствую… — И он в подтверждение своих слов начинает истово колотить себя кулаком по балде. Дурень, что сказать… Экспериментатор хренов.

— Ну, бли-и-ин… Хоть стены головою бей!

Ещё бы! Ты до самых бровей накачан транквилизаторами, парень… Даже я редко позволяю себе больше полутора доз…

Ну, часов десять ты уж точно теперь не будешь ныть и стонать над ухом. И хотя это чудо, — такие препараты, нынче — просто дар небес, мне отчего-то совершенно не жаль их для очистки собственной совести.

Кто знает, — может, какое-то время спустя и мне кто-нибудь подаст чего-нибудь подобного. Коли прижмёт.

Ну, хоть на стакан-то воды я могу, думаю, перед издохом рассчитывать?

Пацан мялся, словно не решался сказать нечто неприличное.

— Ты чего там приплясываешь, а? Блохи заели?

— Я это, дяденька… А как мне Вас называть вообще-то?

Вот чёрт! А ведь пацан прав, — как-то же ему надо ко мне обращаться…, а то так и запишется в «племянники» со своим вечным "дядь, а дядь"…

— Зови меня Шатуном, мой маленький лопоухий брат… — Какая мне уже разница, что он при этом подумает… Сам напросился.

Если бы в этот момент на поляну опускалась «тарелка», и то, думаю, он сперва отудивлялся бы по первому поводу…

Разинув рот, словно ждущий червяка «желторотик», он стоял и пучил на меня глаза.

— Так это Вы… так это они Вас…

— Да, да, — "я, меня"… Я не понял, — ты сам пойдёшь, или всерьёз рассчитывал, что я тебя понесу?