Там, где наши сердца

– Я и говорю, – поддакнул Илья. – Дурачок какой-то. А может, она просто залетела?

Андрей рассмеялся.

– Тогда еще лучше. Представь себе – придем через год к Омару, а по всей комнате грязные пеленки, памперсы и орущий в коляске ребенок…

– Ты нас так не пугай! – воскликнул Бар. – Будем молиться Богу, чтобы этого не было.

– А мы с Шольцем помолимся Кришне, – сказал, подмигнув мне, Андрей, намекнув на нашу с ним поездку в храм кришнаитов. – Харе Кришна, Кришна Харе…

Думая про Аню и совсем немножко про Кирилла и Катю, я вернулся домой и сразу же заснул.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 4 августа 1999 года, среда РАССКАЗЫВАЕТ АНДРЕЙ ШОРОХОВ (ЩОРС)

Вчера Денис снова удивил меня. Я между делом зашел к нему на пару минут передать привет от Тэлы, которая вернулась в Одессу после очередного вояжа по нашей большой стране.

Но Денис ее привету не обрадовался. По обыкновению хмуро взглянув на меня, он достал из рубашки какой-то замызганный листок и протянул мне.

– Что это? – с любопытством спросил я.

– Это мои стихи, – начал сбивчиво объяснять Шольц. – Когда ты мне рассказал, что писал стихи, я тоже решил попробовать. Посмотри, получились они или нет?

Я с интересом взял листок. На первой странице было написано небольшое четверостишие:

Жизнь похожа на горящую свечу:
Проходит жизнь – свеча сгорает.
От одиночества во мраке я кричу,
Надеясь тайно, что свечи не станет.

Одобрительно кивнув головой, я перевернул страницу и прочитал написанное большими корявыми буквами название другого стихотворения: «Моей любви посвящается». Я улыбнулся, но прочитав первые строки, стер улыбку.

– Может, я сам прочитаю? – вдруг робко спросил Денис. – У меня почерк плохой, ты не разберешь.

– Давай, – согласился я. Его почерк и в самом деле был очень неразборчивым. – Только с самого начала.

– Хорошо. Слушай:

Я подарю тебе синее небо,
Теплое лето, солнечный день,
Звездную ночь на пустынном пляже,
Лунный месяц, собственную тень.

Птицу удачи, далекий закат,

Дом в тишине и цветущий сад,
Все краски Земли, мировой океан,
Исцеление всех душевных ран,

Звезды в небе над твоей головой,

Летний ливень, мотивчик простой,
Зимний вечер с его красотой…
Все для тебя. Для тебя одной.

– У меня нет слов, – пораженно сказал я. – Ты – талант. Когда ты читал, у меня даже мурашки по телу пробежали! Продолжай писать, не останавливайся.

– Тебе действительно понравилось?

– Очень, – искренне ответил я. – Был бы я твоей будущей девушкой, то уже бросился бы тебе на шею!

Шольц смутился.

– Читать дальше?

– Конечно!

Следующие три стихотворения я прослушал молча, а когда он закончил, пожал ему руку и произнес:

– Ну не знаю, что еще сказать. Пиши дальше, может, когда-нибудь твои стихи будут дети в школе учить.

– Как же, – протянул Денис. – Не с моим счастьем.

Проговорив около часа, мы стали прощаться.

– Да, – вдруг вспомнил я. – Завтра мой отец уезжает в командировку. Вечером собираемся у меня.

– Я не смогу, наверное, – промямлил Денис. – У меня другие планы на завтра, о которых я тебе пока не могу рассказать.

– Не придешь – станешь моим кровным врагом, – просто сказал я.

Отец уехал в шесть часов вечера. В половине седьмого я встретился с Омаром и Ильей, и мы зашли за Катей.

– Сегодня не смогу, – повторила она слова Шольца. – Извини, Андрей, я к тебе в другой раз зайду.

– А чем ты занята? – спросил Кирилл.

– Солнце, мне надо в центр города съездить, по делам.

– Я поеду с тобой.

– Нет, не надо, – покачала головой Катя. – Я иду к своей подруге, мы давно не виделись, что ты там будешь делать?

– Ну хорошо. Но если сможешь, заходи, о’кей?

– Да. Если не спешите, подождите меня, я оденусь. Нам все равно по пути.

Когда Катя вышла, мы дворами прошли до площади Конституции и как раз успели забежать в уже отходивший автобус. Как всегда, людей было очень много, не протолкнуться, но Катя с Кириллом каким-то образом умудрились занять сидячие места.

Я лениво оглядывал пассажиров автобуса – мне вспомнился случай с ученым бомжем и аспирантом Петей, – но ничего интересного не увидел.

Возле Кирилла сидел парень щеголеватого вида, обнимающий размалеванную девушку и гогочущий на весь автобус. Омар морщился, но молчал.

Повернувшись к Бару, я поинтересовался у него, который час, прикидывая, когда придут остальные, но тут раздался голос Омара.

– Убери свою ногу, – процедил он.

Я оглянулся. Парень-щеголь, развалившись на сиденье, задел своим ботинком брюки Кирилла и оставил на них грязный отпечаток.

– Убери ногу, – повторил Кирилл. – Ты испачкал мне брюки.

– Извини, – буркнул парень.

Кирилл покачал головой и тихо сказал:

– Баклан.