Там, где нет тебя

Долгими одинокими ночами он мечтал лежать с ней рядом именно так — ощущая грудью, животом, возбужденным пахом упоительную плавность линий её обнаженного тела. Это было так восхитительно, словно неосязаемые звуки мажорной мелодии вдруг обрели твердость и форму, и теперь касались его кожи своей гармоничной сутью. Как же хотелось прижать её к себе еще сильнее, так близко, чтобы между ними не осталось и щелочки, чтобы сгорел весь воздух, разделяющий их, впитаться в нее каждой клеткой, срастись венами и мышцами, просочиться в кровь… Чтобы сердца в такт, мысли в унисон, чтобы остаться навечно в вакууме их одного на двоих дыхания… Но он боялся пошевелиться и вздохнуть, чтобы не разбудить чистого и светлого ангела, доверчиво положившего голову и ладошку ему на грудь.

В голове Влада вдруг щелкнуло, что по его вине Аня осталась без ужина, и безусловный рефлекс — лелеять и оберегать любимую женщину, острым уколом совести подлез под ребра. Накормить Аню теперь хотелось как-то особенно навязчиво. В гостиной стояла кофеварка и вазы с печеньем. И пусть это был завтрак не ахти какой — восстановить силы и заглушить голод до момента пока в номер принесут еду, все же мог.

Осторожно приподняв Аню, Влад хотел переложить её на подушку, чтобы пойти и сварить кофе, но она тихо засопела, неожиданно забросив на него ногу, и, видимо еще не осознав того, что происходит, издала какой-то обиженно-беззащитный звук, легко потершись о Влада щекой.

Этот ласковый Анин жест сбил у Влада дыхание, и желание покидать её даже на секунду напрочь пропало.

— Привет, — мягко, с хрипотцой произнес он, легко касаясь поцелуями сомкнутых Аниных глаз.

В уголках её рта промелькнула тень улыбки, ресницы дрогнули, открывая взору Влада затуманенный сном взгляд, а затем, она стыдливо ткнулась носом в его грудь, пряча на ней свое смущенное лицо. Мягкие теплые губы, словно упавший лепесток, коснулись его кожи, и Влад, резко развернувшись, навис над ней, жадно блуждая взглядом по рассыпавшимся по подушке колечкам волос, тонкой полупрозрачной в солнечном свете коже, губам — влажным, полуоткрытым, просто напрашивающимся на поцелуй. До нестерпимого зуда во всех мышцах Вольскому вдруг захотелось, чтобы каждое пробуждение было именно таким: наполненным лучистым светом её глаз, её запахом и её дыханием.

— Выходи за меня, — он захватил в плен Анины ладони, поднял над головой, переплетая их пальцы и, наклонившись, легко коснулся дрогнувших губ, выпивая, как старинное вино, её тягучий, возбуждающий вздох. Вытащив из-под подушки кольцо, он осторожно вложил его в Анину ладошку. — Не говори сейчас ничего, — нежно накрыл её рот своим он. — Ты подумай… Недолго. А потом соглашайся.

Аня растерянно хлопнула ресницами, разглядывая неожиданный подарок, и яркие солнечные зайчики, пущенные сверкающим бриллиантом, весело заскакали по её зардевшемуся лицу, раскрашивая его во все цвета радуги. Несколько секунд она молча, смотрела на Влада своими наивно-огромными глазами, а потом, еле слышно вздохнув, произнесла:

— Я подумала… Я согласна.

Она.

… Я согласна…

В Аниной голове не укладывается мысль, что это она сама, только что, так просто и непринужденно сделала такой важный и судьбоносный шаг. И где извечная неуверенность в себе? Где серые страхи и высокие стены, за которыми она пряталась столько лет? Где привычный холод одиночества, укутывающий её в свой кокон в чужих городах и гостиничных номерах? Ничего не осталось! Есть только Вольский, заполнивший собой весь её маленький, закрытый от посторонних глаз мир, и есть она — растворившаяся в нем безвозвратно.

Откуда в этом большом мужчине такая невозможная нежность? Это море любви, взявшее её в плен и поглотившее всю без остатка?

И эти руки… такие сильные и такие ошеломляюще нежные. Ты в них, как глина — мягкая, теплая, податливая. Лепи, что хочешь. И ты поддаешься их обезоруживающей силе, сдаешься, выбрасывая белый флаг, и почему-то чувствуешь себя не проигравшей, а победительницей в этой битве — царицей, стоящей на вершине мира, а у твоих ног щедрой рукой творца брошены все его сокровища.

Он такой большой и сильный лежал на ней сверху, а она почти не чувствовала тяжести его тела. Чувствовала другое… чувствовала, как громко колотится его сердце и тяжело вздымается грудь, слышала сиплое рваное дыхание у своего виска и ощущала его внутри себя.

Господи, она почти забыла как это — быть женщиной в плотском смысле этого слова. Было ли ей когда-нибудь так хорошо и так невыносимо сладко? Невероятная наполненность. Нирвана. Маленькая смерть. Слепящий свет и полная темнота. И этот непрестанно нашептывающий твое имя бархатно-мягкий голос, током проходит по оголенным проводам нервов, заряжая своей безудержной страстью. И кажется, что ты и не жила до этого: прозябала, влачила жалкое бесцветное существование, потому что только в его объятиях бледно-серый мир окрашивается разноцветной палитрой, такой сказочно яркой, что нет слов, чтобы описать всю его глубину.