Там, где парят орлы. Последняя граница

Но пришел молодой человек с темными волосами. Он даже не вошел. Только, сунув голову в дверь, сообщил, что все в порядке, и исчез. Но даже в этот короткий миг Рейнольдс успел заметить ярко выраженный нервный тик на левой щеке, сразу под глазом, пронзительным и черным. Наверное, Янчи увидел, как изменилось лицо Рейнольдса, и сказал извиняющимся голосом:

– Бедный Имре. Он не всегда был таким, мистер Рейнольдс. Не всегда был таким беспокойным и таким нервным.

– Беспокойным… Может быть, мне не следовало говорить, но безопасность и планы тоже имеют к этому отношение, поэтому я должен сказать… Он настоящий неврастеник. – Рейнольдс тяжело посмотрел на Янчи, но тот выглядел, как обычно, доброжелательно и интеллигентно. – В такой организации – и такой, как этот, человек! Сказать, что он является потенциальной угрозой, значит, сказать слишком мягко.

– Знаю, не думайте, что я не понимаю, – вздохнул Янчи. – Вы не видели его два года назад, мистер Рейнольдс, когда он сражался с русскими танками на Замковой горе, к северу от горы Геллерт. У него тогда, кажется, не осталось ни единого нерва. Когда необходимо было разливать на перекрестке жидкое мыло, а остальное сами собой довершали опасные крутые склоны горы, если дело касалось танков… Или когда нужно было вытаскивать булыжники и заливать вместо них бензин, а потом бросать туда бутылки с горючей смесью, ему не было равных. Но он стал слишком настойчивым. И однажды один из Т–34, скатывавшийся назад по склону горы с мертвым экипажем внутри, заставил его встать на четвереньки и прижал к стене дома. Он находился в таком положении тридцать шесть часов до того, как кто–то заметил его. К тому же дважды за это время в танк попадали ракеты с русских истребителей. Они не хотели, чтобы их танки использовали против них же.

– Тридцать шесть часов, – Рейнольдс уставился на Янчи. – И он выжил?

– У него не было на теле ни царапины. И сейчас у него нет ни царапины. Шандору удалось его вытащить. Так они познакомились. Он взял лом и разломал изнутри стену дома. Я видел, как он это делал. Разбрасывал двухсоткилограммовые каменные обломки, словно щебень. Мы отнесли Имре в ближайший дом, оставили там, а когда вернулись, дом стал огромной грудой развалин. Там заняли позицию какие–то борцы сопротивления, и командир танка, монгол, бил по нижнему этажу здания, пока все здание не рухнуло. Но мы опять его вытащили. И снова без единой царапины. Он болел очень долго. Месяцы.

– Шандор и вы сами сражались во время восстания?

– Шандор сражался. Он был мастером–электриком на металлургическом заводе и использовал свои познания в полной мере. Если бы вы видели, как он обращается с проводами высокого напряжения, имея только пару деревянных дощечек в голых руках, то ваша кровь, мистер Рейнольдс, заледенела бы от страха.

– Против танков?

– Да, он их уничтожал. Расправился с экипажами трех танков. И мне говорили, что еще больше он уничтожил в Чепеле. Он убил одного пехотинца, забрал его огнемет, выпустил горящую струю в смотровую щель механика–водителя, швырнул «коктейль Молотова», то есть бутылку с обычным бензином, заткнутую горящими кусками хлопка. Он швырнул эту бутылку в люк, когда те открыли его, чтобы вдохнуть немного воздуха. Потом он закрыл люк. А когда он еще сел на него, то открыть люк было невозможно.

– Могу себе представить, – сухо отозвался Рейнольдс. Почти бессознательно он потер все еще болевшие руки и внезапно подумал о другом.

– Вы сказали, что Шандор принимал участие, а вы сами?

– Никакого. – Янчи развел изуродованными бесформенными руками, держа ладони вверх. Теперь Рейнольдс увидел, что на руках действительно были следы распятия. – Я не принимал участия в нем. Я делал все, чтобы его остановить.

Рейнольдс молча посмотрел на него, пытаясь угадать выражение этих выцветших серых глаз, утонувших в паутинке морщин. Наконец сказал:

– Боюсь, что не очень–то верю вам.

– Кажется, вам придется поверить.

В комнате наступила тишина. Длительная, холодная тишина. Рейнольдс слышал звяканье посуды на далекой кухне, где девушка готовила ему еду. Наконец он посмотрел прямо на Янчи.

– Вы позволили другим бороться? Сражаться за вас? – Он не пытался скрыть своего разочарования, почти враждебности. – Но почему? Почему вы не помогли? Почему не сделали что–нибудь?