Там, где престол сатаны. Том 1

– Коптят, – упрямясь, указал он.

– И что? Память бы наша не коптела и любовь не иссякала, а свечи… Какие есть.

И он послушно принял из ее рук три свечи, зажег и одну за другой утвердил в подсвечниках кануна. И пристально глядя на их колеблющееся пламя, он думал, что обитающему на Небесах Петру Ивановичу наверняка по сердцу затепленная в память о нем свеча. Что же до копоти, то она вряд ли достигает цветущего сада, по которому вместе со старцем прогуливается Петр Иванович.

– Копоть, – говорит старцу о. Петр, и тот согласно кивает седой головой, – в сути своей есть грех человеческой недобросовестности.

– И корысти, – сокрушенно вздыхает старец.

– Если рассуждать символически, – продолжает о. Петр, – то она – я имею в виду копоть – прообразует духовное состояние нынешней Церкви, что справедливо вызывает здесь сильнейшую тревогу и озабоченность.

– Ты, может быть, помнишь, – невесело произносит старец, – что я, еще будучи там, – он указывает перстом вниз, – в монастыре, благодатью Святаго Духа сподобился видеть на многие лета вперед и, прозревая, ужасался открывающимся мне скорбям нашего Отечества.

– Как не помнить, отче святый, – отзывается о. Петр. – Мы-то еще, дураки, думали: когда-то будет! А все по твоему слову: при нашей жизни земной началось и ныне продолжается.

– И нечестием своим, – тихо говорит старец, – далеко превзошли нынешние архиереи архиереев греческих времен Феодосия Юнейшего. И наподобие тех отступников, мздоимцев, властеугодников и развратников перестали веровать главнейшему догмату веры Христовой – Воскресению Спасителя и Его победе над смертью. А как веровать, – с болью восклицает он, – коли в душе у них одна копоть!

Перед глазами Сергея Павловича все слилось в одно яркое, мерцающее пятно, и, как завороженный, он стоял возле кануна и повторял про себя: «Вечная память. Вечная память. Вечная память». Копились в груди, но не могли пролиться слезы. Почувствовав на своей руке руку Ани, он, будто слепой за поводырем, двинулся за ней – сначала к иконе, изображающей Богородицу и Ее Чадо с огромным лбом гения, а затем, через двери притвора, к правому клиросу, где уже выстроилась очередь ожидающих исповеди у о. Вячеслава.

Встали и они. И пока стояли, Серей Павлович успел оглядеть храм – упитанных херувимов на стенах, сияющие позолотой резные царские врата, ведущую на хоры крутую лестницу. Оттуда, сверху, лилось пение, но он, как ни вслушивался, не мог разобрать ни единого слова.

– О чем они? – спросил он у Ани.

– Блаженны, – ответила она с укором. – Неужто не помнишь?

Она сказала – и у него словно слух отворился. Он отчетливо услышал: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Но разве есть человек, которого бы не пометило родимое пятно похоти, корысти или зависти? Кому в таком случае выпадет благая участь увидеть Бога? А Бог, к примеру, возьмет и молвит: покажусь-ка Я во всем Моем блистающем и прекрасно-ужасном виде рабу Моему Сережке. Он, Сережка, хоть и паскудник, каких поискать, но пусть ведает всякая плоть, что не делами и заслугами ее, а исключительно Моим произволением дается ей благодать лицезрения Божества.