Там, где престол сатаны. Том 2

Вместе с ним в автобус сели еще трое: грузная старуха с обмотанной марлей корзиной, в которой копошились и пищали цыплята, небритый парень в надетом прямо на майку мятом пиджаке, и сухонький пребойкий старичок, с первых же минут принявшийся искать себе собеседника. Небогат, однако, был у него выбор. Парень сразу же пристроился спать, старуха в ответ на вопрос, купила она цыпляток или, напротив, везет продавать, мрачно буркнула: «Ну купила» и смежила морщинистые веки, отвергая всякую возможность дальнейшей беседы. А припавший к окну Сергей Павлович пристрастно выпытывал у леса (который, кстати, оказался всего лишь рощей, правда, довольно большой), потянувшихся полей, еще одной рощи, теперь уже сплошь березовой, сияющей зеленой листвой и нежной белизной стволов, деревни, на табличке перед которой он прочел название: Кротово, безымянной речушки с пологими, поросшими травой берегами, – чт'o в этом мире, упрямо допытывался он, осталось от времен деда Петра Ивановича, что таит пусть мимолетный, но все-таки след его жизни и способно внезапной яркой вспышкой озарить темноту безвозвратно ушедших лет. Вот, к примеру, эта деревенька, Кротово – не доводилось ли Петру Ивановичу бывать здесь? И не сиживал ли он летними теплыми вечерами во-он под тем дубом, которому, должно быть, уже перевалило за сотню? И после чая со свежим вареньем или молока с пирожками, а может, рюмки-другой хлебного вина, его и монаси приемлют, белое же духовенство с какой стати будет лицемерно отвергать сию маленькую радость, изредка скрашивающую однообразие будней, глядя на усыпанное звездами небо, не предавался ли Петр Иванович тихим мечтаниям, что Господь, наконец, вонмет его и милой Аннушки молитвам и пошлет им дорогое чадо, сына возлюбленного, который, войдя в подобающий возраст, также предстанет перед престолом, дабы совершить Божественную литургию и приобщить православный народ Телом и Кровью Спасителя, а ему, старику, подарит кареглазого внука, забавника, добросердечного отрока и утешителя старости? И сын есть, сообщил деревенской околице Сергей Павлович, и внук – но далеко от яблони укатились эти яблоки. А главное – Петр Иванович погиб мученической смертью и неведомо, успел ли он прижать к своему сердцу вымоленного сыночка, который по достижении сознательных лет и по расчету холодного разума отрекся от родного отца. Ах, папа, папа. Несть числа беззакониям твоим. Не станем, однако, судить того, кто, по наблюдениям последнего времени, уязвил сердце покаянием и жестоко страдает от угрызений совести.

– Большая была деревня, – заметил словоохотливый старичок, устраиваясь рядом с Сергеем Павловичем и доброжелательно поглядывая на него светлыми глазками. – А теперь! – Он махнул рукой. – Три старухи, две собаки… Не все перемены во благо. Вы не против, что я к вам в соседи?

Доктор Боголюбов подвинулся к окну.

– Ради Бога, – вяло сказал он.

Старичок был очевидно некстати. Не в лад он был с настроением Сергея Павловича, который после пережитых им сомнений в необходимости предпринятой поездки и краткого упадка телесных сил теперь желал предаться углубленному созерцанию открывающихся ему видов земли его отцов и размышлениям об укреплении невидимых связей с ними, в частности, с дедом Петром Ивановичем, чья оставшаяся здесь навечно тень шаг в шаг следовала за доктором, едва тот сошел с поезда. Перед событием паломничества в град Сотников отступила неотвязно точившая Сергея Павловича мысль о Завещании и необходимости его тайных поисков в неведомом пока Сангарском монастыре. Град Сотников, а в нем уцелевший, быть может, боголюбовский дом и Никольская церковь, и Покша, и расположенный где-то не очень вдалеке монастырь Шатровский, место духовных подвигов любимого всем христианским миром старца Симеона, – все это заранее волновало Сергея Павловича и заставляло его думать о том, что он направился против потока времени и дерзко решил вступить в воду, в какую не единожды входили известные и неизвестные ему Боголюбовы.

– А сами вы, позвольте узнать, откуда будете? – не отлагая, принялся старичок плести свою паутину.