Там, где престол сатаны. Том 2

– Ты, милый человек, – строго обратился к нему Семен Харламов Кузнецов, – покайся, пока худого чего с тобой не стряслось, а нас с владыченькой отпусти. Ты иди, прячься где-нибудь, на гору лезь или в пещеру, какая поглубже… И семейство возьми. Не то прольется на тебя гнев Господа – язвами уязвит Он тебя, кровь будешь пить из рек вместо воды, огнем с неба испепелит, тьмой окутает великой, страшной, непроглядной, и град пошлет, все побивающий, и землетрясение, от которого рухнет Вавилон, прибежище вашего блуда, гордости и скверны… – Белая пена вскипела у него на губах, он задыхался.

Кириак с отрешенным лицом молча поглаживал его голову.

– Как успехи? – бодро спросил неслышно появившийся капитан Чеснов.

Сергей Павлович вздрогнул и дикими глазами на него посмотрел.

– Увлеклись, – понимающе кивнул Чеснов. – Страсти-мордасти, они захватывают, сам знаю.

– А ежели разъяснить или добавить, – успокоившись, продолжал Сеня, – от него, от владыченьки… Он вскорости у нас Патриархом будет, дело решенное.

И Подметкин вслед за Семеном Харламовичем старательно записывал, и Сергей Павлович заносил в свою тетрадь губительные для Кириака слова несчастного безумца. Семен Харламович, однако, был вскоре удален, причем выдворение его совершила, надо полагать, все та же рука, принадлежавшая, как выяснилось, здоровенному малому с плоским азиатским лицом, коей он безжалостно ухватил Кузнецова за ворот его рубища, отчего раздался треск рвущихся ниток, и поволок в коридор. Все это произошло столь быстро, что Семен Харламович успел лишь прокричать в отчаянии: «Владыченька! За Христа распинаюсь!», но дверь за ним тут же захлопнулась, и призывные вопли его стали едва слышны, а потом стихли и вовсе.

Чеснов улыбнулся и хлопнул себя по гладкому лбу. Голова дырявая. Забыл сказать. Для курящих уголок в туалете, по коридору налево, вторая дверь с мужской буквой. На втором этаже буфет, дорогой, дрянной и скудный. Слухи о царящем здесь изобилии безмерно преувеличены. Перебиваемся вместе с народом, погружающимся в нищету и теряющим государственность. Сергей Павлович с усилием вникал в смысл его слов. Государственность? Нищета? На гладкое чело капитана набежали тоненькие морщинки. Тупость доктора Боголюбова его раздражала. Увы, нищета. Не вам спорить. Врач высшей категории, а вкалываете за гроши.

– Какая там категория, – буркнул Сергей Павлович.

– Гляди и пиши, – шептал ему Кириак.

Двух стариков-епископов привели и поставили перед Подметкиным. С похолодевшим от ужаса сердцем видел Сергей Павлович их изуродованные лица с узенькими щелочками опухших, багрово-сизых глаз, разбитыми ртами, кровавыми ссадинами на щеках. У одного старика из уголка рта еще сочилась и тоненькой струйкой стекала по седой бороде кровь.

– Я ведь тебе говорил, чурка: рукам особо воли не давай! – обругал Подметкин все того же азиата. – Старики все-таки… Старикам везде у нас почет. Да вы садитесь, садитесь, в ногах правды нет.

– А я чего… – нагло отвечал азиат. – Сама велела.

– Ладно, ладно! – как от зубной боли, сморщился Подметкин. – Сама… Постой пока здесь… Так-так, – выбил он карандашом барабанную дробь. – У нас, – он заглянул в дело, – Великанов, епископ Евлогий… – Один из стариков попытался подняться, но Подметкин всплеснул руками. – Вовсе вам не надо вставать! Сидите! …И гражданин Седых, по-церковному – Иустин… Один к вам простенький вопросик…

Капитан Чеснов насмешливо хмыкнул. Гость этого дома вправе рассчитывать на внимание хозяев. Хороша была бы контрразведка, если бы Сергей Павлович Боголюбов остался для нее тайной за семью печатями. Нет печатей, нет и тайны.

Есть человек, в последнее время посещающий церковь, на что Конституция дает ему полное право, с некоторых пор проявляющий чрезвычайный интерес к судьбе репрессированного деда-священника и воспользовавшийся благоприятным случаем, чтобы заполучить допуск в архив. Зачем? Что ищет он в годах далеких? О прочем умолчим.

Предостереженный папой, Сергей Павлович сумел сохранить полнейшую невозмутимость, несмотря на пробежавший в душе холодок. Следите, что ли?

– Работаем, – скромно отвечал ему капитан Чеснов.

– …такой вот простенький вопросик… Подтверждаете ли существование всесоюзного подпольного контрреволюционного центра церковников? Вот, к примеру, вы, гражданин Великанов, – подтверждаете?

У епископа Евлогия еще текла изо рта кровь. Он утер ее тыльной стороной ладони и, скривившись от боли, с трудом повернул голову к митрополиту.

– Не могу… владыка… сил нет…

Кириак ему молча кивнул.

– Три дня они его били, – почти бесплотным своим шепотом прошелестел он Сергею Павловичу. – И спать не давали. А ему шестьдесят девятый. И владыку Иустина не щадили. Тому и вовсе скоро восемьдесят.

– Молись, батя, молись! – бодро провозгласил Подметкин. – Замаливай, батя, свой грех перед Советской властью, авось она тебе снисхождение сделает.

– Подтверждаю, – прошамкал Евлогий, и плечи его затряслись от рыданий.