Там, где раки поют

В тот же день, ближе к вечеру, Тейт Уокер шагал по городу с велосипедом. Вежливо кивнул мисс Пэнси в окошке “Кресса”, миновал “Вестерн Авто” и дошел до городской пристани. Вгляделся в морскую даль, поискал глазами отцовский креветочный катер “Вишенка” и наконец увидел его вдалеке – вот он, ярко-алый, раскинул широкие сети, словно крылья. Когда катер приблизился в облаке чаек, Тейт махнул и отец – плечистый рыжебородый верзила – поднял руку в ответ. Шкипер, как называли его в городке, бросил Тейту швартов, и Тейт, привязав катер, прыгнул на борт, помочь экипажу выгружать улов.

Шкипер потрепал Тейта по макушке.

– Как дела, сынок? Спасибо, что пришел!

Тейт улыбнулся, кивнул:

– А куда ж я денусь!

И пошла работа – матросы грузили в ящики креветки и таскали на причал, а между делом договаривались пропустить по стаканчику в “Конуре”, расспрашивали Тейта о школе. Шкипер, на голову выше остальных, поднимал три проволочных ящика в один присест, переносил через деревянный настил и отправлялся за новыми. Лапищи были у него медвежьи, костяшки разбиты в кровь. Не прошло и сорока минут – а палуба уже помыта, сети убраны, снасти увязаны.

Матросам Шкипер пообещал выпить с ними в другой раз, а сейчас надо кое-что починить – и домой. В рубке был пристегнут ремнями к стойке проигрыватель, Шкипер поставил пластинку на 78 оборотов, Милицу Корьюс, и прибавил звук. Вдвоем с Тейтом они спустились в тесное машинное отделение, и там при свете тусклой лампочки Тейт подавал отцу инструменты, а Шкипер смазывал детали, подкручивал гайки, а в воздухе плыли нежные, вдохновенные арии.[2]

Прапрадед Шкипера прибыл сюда из Шотландии в 1760-х, потерпел кораблекрушение у берегов Северной Каролины, и из тех, кто был на борту, один остался в живых. Вплавь добрался до Внешних отмелей, осел в здешних местах, женился и произвел на свет тринадцать детей. Многие вели свой род от того самого Уокера, но Шкипер[3] и Тейт с родней виделись редко, лишь когда выбирались на воскресные семейные пикники с куриным салатом и фаршированными яйцами, – совсем не то что при маме и сестре.

Наконец, уже в серых сумерках, Шкипер хлопнул Тейта по плечу:

– Дело сделано. Пора домой, ужинать.

С пристани они вышли на Главную улицу, а оттуда – на извилистую дорожку, что вела к их дому, двухэтажному, обшитому потемневшей кедровой дранкой, построенному еще в начале прошлого века. Оконные рамы были недавно побелены, а газон – широкий, почти до самого моря – аккуратно подстрижен. Но азалии и розовые кусты рядом с домом утопали в сорняках.

Стаскивая в прихожей желтые резиновые сапоги, Шкипер спросил:

– От бургеров небось уже тошнит?

– Готов их есть хоть каждый день!

Тейт за кухонной стойкой лепил из фарша котлеты и складывал на блюдо. Со снимка у окна улыбались его мать и сестра Кэриэн, обе в кепках. Кэриэн не расставалась с любимой кепкой “Атланта Крекерз”, всюду ходила в ней.

Тейт отвел взгляд от снимка и принялся нарезать кружочками помидоры, помешивать фасоль. Если бы не он, обе были бы рядом. Мама отбивала бы курицу, Кэриэн вырезала бы формочками печенье.

Бургеры у Шкипера, как обычно, слегка подгорели, зато вышли толстые, с телефонную книгу небольшого городка, и сочные внутри. Оба проголодались и вначале ели молча, потом Шкипер стал расспрашивать Тейта о школьных делах.

– С биологией все у меня хорошо, мне нравится, а по английскому изучаем поэзию. Скукотища, стихи учить заставляют. Ты мне читал когда-то вслух, но я все позабывал.

– Есть у меня в запасе стихотворение, сынок, – ответил Шкипер. – Мое любимое – Роберт Сервис, “Кремация Сэма МакГи”. Маме оно нравилось. Когда я читал, она смеялась, и никогда ей не надоедало.

Тейт, вспомнив про маму, опустил голову, стал размазывать по тарелке фасоль.

Шкипер продолжал:

– Ты не думай, что поэзия – это для неженок. Есть, конечно, и слюнявые стишки про любовь, но есть и смешные, и о природе, и про войну. На то и нужна поэзия, душу бередить.

Отец не раз говорил Тейту, что настоящий мужчина не стыдится слез, всем сердцем чувствует поэзию и оперу и способен защитить женщину. Шкипер скрылся в гостиной, крикнул оттуда:

– Раньше я его наизусть помнил почти целиком, а теперь уже нет. Но вот, нашел, сейчас тебе прочту.

Он вернулся за стол и начал читать. Когда он дошел до строк:

…но в пылающей топке Сэм спокойно сидел внутри.
Улыбаясь слегка, он издалека крикнул мне: “Дверь затвори!
Здесь тепло весьма, но кругом – зима, как бы снегу не намело.
Как в минуту сию, лишь в родном краю было мне так же тепло”, –[4]

оба прыснули.

– Мама твоя в этом месте всегда смеялась.

Вспомнив, оба улыбнулись. Посидели, помолчали. Потом Шкипер предложил: я помою посуду, а ты, Тейт, садись за уроки. У себя в комнате, листая сборник в поисках стихотворения, которое можно прочесть в классе, Тейт наткнулся на балладу Томаса Мура: