Там, где сердце (ЛП)

— Я хочу делать что-то значимое. Спасать жизни. Помочь как можно большему количеству людей. Поэтому я и стала медсестрой, — я говорю это по-английски. Говорить, что, кроме прочего, хочу уехать, чтобы быть ближе к Оливеру — скорее всего, не самая лучшая идея. Все сказанное мной — правда, но есть кое-что еще. Я не упомянула о глубинной причине, по которой желаю настолько изменить собственную жизнь. Честно говоря, к Оливеру это не имеет никакого отношения. В смысле, да, он красивый, сексуальный — кто ж его не захочет? Но… Это необходимо мне самой. Не знаю, чем до конца объяснить это самой себе. Видимо, желанием сделать шаг вперед и стремлением испытать предел своих возможностей. Работа медсестрой в больнице Лос-Анджелеса чертовски близка к работе на передовой. Ты сталкиваешься с совершенно дерьмовыми ситуациями во всех самых ужасных их проявлениях. Но как бы сильно я ни начинала ненавидеть все это, что-то внутри меня требовало дальнейшего движения. Адреналин. Неистовое желание помочь пациенту. Спасти ему жизнь. Стараться изо всех сил, даже если потерплю неудачу. Знать, что я помогла. Быть нужной, как выразился Оливер.

На том конце повисает пауза.

— Если Олли говорит, что я должна взять вас, то мне этого достаточно, — говорит Доминик по-английски. — Он ни разу не ошибся. Ни в одном человеке, — она диктует мне адрес, просит принести резюме и подготовится к более детальному собеседованию. Но тут же добавляет, что это простая формальность и что, если я хочу, место мне обеспечено, потому что меня рекомендовал Оливер.

Когда я заступаю на свою очередную смену, то, появившись на работе, сообщаю Дэлани новости и подаю заявление об уходе. Со слезами на глазах она улыбается и обнимает меня.

— Ты слишком способная, чтобы вечно торчать здесь. Я всегда знала, что рано или поздно кто-то переманит тебя отсюда, — она берет меня за руки и смотрит в глаза. — Просто убедись, что ты действительно этого хочешь. «Врачи без границ» — это… просто жесть. И большая опасность.

— Знаю. Возможно, это сумасшествие, но… если говорить откровенно, частично из-за этого я туда и иду.

Дэлани усмехается.

— Ты всегда впереди планеты всей, даже если все паршиво. У тебя будет все отлично. Просто… береги себя, ладно?

— Дэлани, я не уеду еще ближайшие два месяца.

Она шмыгает носом.

— Все равно. Я не буду прощаться. Когда соберешься, просто уходи. И знай, я буду скучать по тебе.

Дэлани — моя лучшая подруга. Она училась сестринскому делу в Лос-Анджелесе на курс старше меня. Первая устроилась сюда на работу и заслужила место старшей медсестры. А в скором времени сможет возглавить отделение. Даже представить не могу, как буду без нее. Почти каждую смену мы работаем вместе. Бок о бок, по двенадцать-четырнадцать часов каждый день. После работы мы вместе можем выпить бутылку вина — или три — и смотреть «Реальных домохозяек», разговаривать о парнях, но никогда о работе.

А теперь я оставляю ее.

Мы бросаем разговор на эту тему и начинаем готовиться к ночной смене и приему пациентов. Ночные смены в выходные дни всегда тяжелые и изматывающие: огнестрел, колотые и резаные раны, сотрясения и ушибы, автомобильные аварии и сердечные приступы. Но, сталкиваясь со всем этим, мы сохраняем спокойствие, потому что это наша работа. По мере того, как смена подходит к концу, я позволяю себе ненадолго задуматься о будущем. Интересно, как это будет? В Африке?

***

Банги, Центральноафриканская Республика

Шесть месяцев спустя

— Найл! Тащи сюда свою задницу! — кричит Оливер из другого конца палатки.

— Олли, я очень занята! — кричу в ответ.

— Я закончу, — говорит мне по-французски Франсуа, подходя ближе и принимаясь накладывать шов вместо меня. — Ему ты нужнее. Там совсем все плохо.

Я снимаю перчатки, бросаю их в мусорку и, достав из коробки новую пару, иду к столу Оливера.

Твою мать.

На его столе мужчина лет пятидесяти. Живот разворочен, кишечник вытащен наружу, и Олли пытается найти поврежденное место. Кровь льется похлеще, чем в фильмах Тарантино. Одна нога оторвана до колена, обрубок обуглен и кровоточит.

Мина или автомобильная бомба.

Оливер по локоть в крови. Лицо закрыто маской, но я вижу его глаза, предельно сфокусированные на том, что делают его руки. Он чувствует, что я подошла. Нет нужды говорить, что ему нужно. Один взгляд, и я на месте. Перехватываю щипцы и, удерживая их, промокаю кровь, чтобы Олли мог видеть то, что делает. Нам удается остановить внутреннее кровотечение, после чего Олли помещает кишечник обратно в полость, и мы оба наблюдаем, как он самостоятельно принимает нужное положение. Оливер стягивает края зияющей в животе раны и оставляет меня накладывать швы, а сам перемещается к ноге. Удаляет осколки, чистит рану, прижигает и перевязывает.

Закончив, Олли отходит и передает пациента кому-то еще, чтобы отвезти его в палатку для послеоперационных больных. Мы снимаем с себя пропитанную кровью форму и выходим из палатки под палящее африканское солнце. Оба идем молча и притворяемся, что наши руки не трясутся.