Там, где сердце (ЛП)

Паркуюсь перед семейной закусочной, глушу грузовик и выпрыгиваю, прежде чем он успевает сказать что-то еще. Мне нужно взять себя в руки и справиться с этой ситуацией. Я просто хотела бы понять, что это за ситуация. Хочется понять, чего я хочу. Ну, это не совсем правда. Я знаю, чего хочу. И знаю, что моя интуиция, мое сердце, голова, душа и мое тело говорят мне каждый свое.

Часть меня говорит:

— Беги.

Другая говорит:

— Наслаждайся, пока есть возможность.

— Ты предаешь своего мужа, любовь всей твоей жизни, — требует какая-то часть.

— Тебе это НУЖНО!

— Как ты смеешь думать о другом мужчине?

Боже, он великолепен. Если бы обрезал эти волосы и эту бороду, то был бы… от него невозможно было бы оторвать глаз.

Я заказываю чизбургер с беконом, колу и фри, потому что нечасто себе такое позволяю. Обычно придерживаюсь здорового питания. Боже, кого я обманываю? Я давно нормально не ем. А должна бы питаться правильно, и часть меня хочет этого, потому что видно, как понемногу прибавляется объем моей задницы, бедер, спины и плеч, а еще живота. Но это неважно, правда? Потому что я одна. Олли умер. Его больше нет. Некому заметить несколько лишних килограммов. На самом деле, не так уж и много: достаточно для того, чтобы я заметила, но недостаточно, чтобы служить поводом для беспокойства. Олли заметил бы. И все равно любил бы меня. Его это не волновало. Он сказал бы мне наслаждаться жизнью и получать удовольствие, потому что именно так можно справляться со всем остальным. И я пытаюсь, Олли. Но те хорошие времена для меня закончились, потому что они связаны с тобой, а тебя нет. Что мне осталось для наслаждения? Одиночество? Бесконечно скучная работа у Бердсли? Это никогда не кончится, потому что старый Амос не становится моложе, и я рассчитываю заменить его, если побеспокоюсь о возвращении в колледж, чтобы получить степень в медицине. Но это нудная работа: наложение швов, измерение температуры и «вот рецепт на «Амоксициллин»». Никакого удовольствия. Никакого стимула. Это не заставляет мое сердце биться сильнее. Это не вызывает волнения, но и не требует от меня чего-то особого. Я совсем запуталась.

Набиваю рот жирным бургером, запихиваю картошку фри и, черт побери, наслаждаюсь этим, блуждая в своих чокнутых мыслях и игнорируя свидание.

Не свидание.

Или свидание?

А я хочу, чтобы это было свиданием?

И да, и нет.

— Это свидание? — спрашиваю я, проталкивая в горло слишком большой кусок. Господи, как некстати: откусывать больше, чем можешь прожевать. Именно это я и сделала, согласившись пойти с Локом.

— Я не знаю… да?

Он не подлизывается, не шутит, и я не думаю, что это просто слова.

Странно.

— Это не тот ответ, которого я от тебя ожидала.

Лок пожимает плечами.

— Это нестандартная ситуация. Я действительно не знаю, что это. — он говорит это, не глядя на меня, словно погружен в свои мысли, так что я не вполне могу разобрать сказанное. — Мое прежнее поведение было недопустимым.

— Ты обещал мне рассказать свою историю, — я задерживаю на нем свой пристальный взгляд, пытаясь понять, что прячется в глубине этих лазурных глаз.

— Нет, я сказал, что это длинная история, а ты сказала, что у тебя есть время.

— О! — я снова кручу кольцо вокруг пальца — привычка, которая появилась в попытках не думать об Олли.

— Если ты не замужем или больше не замужем, почему до сих пор носишь кольца?

— Господи, ты начинаешь сразу с самого сложного, да?

Он наклоняет голову.

— Прости. Это не мое дело.

— Да уж, черт возьми, не твое, — я перевожу дыхание. — Прости. Это было немного грубо.

— Нет, я это заслужил. Мне не нужно было спрашивать.

Несколько минут мы едим в тишине. И это не дружеская тишина. Она большая, плотная и настораживающая.

— Он умер, — выпаливаю я между порциями фри. — Мой муж… он умер. Я… я не могу заставить себя снять кольца.

Лок медленно выдыхает, вытирает салфеткой пальцы и встречается со мной взглядом.

— Должно быть, ты его очень любила.

— Он был… всем для меня. Так что, да. Я очень его любила.

Следует еще одно долгое молчание, как будто Лок пытается поймать то, о чем говорить дальше. Я бы хотела помочь ему с этим, но сама не знаю, что сказать.

— Могу я спросить, как… — начинает он, но останавливается. — Нет, это неважно. Слишком личное.

Я отряхиваю руки, оставляя крошки на столе. Надо бы убрать за собой, но меня разрывает изнутри, я не могу думать, не могу ничего сделать, кроме как выбежать из закусочной. Куда иду — сама не знаю. Я чувствую кого-то рядом: Юта, на этот раз с прикрепленным к ошейнику поводком, бежит впереди Лока, догоняющего меня на тротуаре. Некоторое время он молча идет рядом со мной. А потом говорит:

— Прости, Найл. Я не должен был спрашивать, — он издает горький смешок. — Знаешь, кажется, что за последние двадцать минут я извинился перед тобой больше, чем за всю свою жизнь.

— Кажется, у меня такое же ощущение, — говорю я.