Лок еще раз пожимает плечами, как будто это неважно.
— У меня акций, ну, не знаю... на несколько миллионов.
— И ты жил в обшарпанном мотеле «Ла Квинта»?
Он смеется.
— Они разрешают держать домашних животных, — говорит он, пожимая плечами.
Я пытаюсь разобраться в своих мыслях и чувствах.
— Итак, это ты основал «Тридцать первый шаг»?
Он кивает и пытается поймать мой взгляд.
— После торнадо я понял, что хочу помогать людям. Делать то, что делаете вы, но... по-своему. Я никогда не имел ни малейшего интереса к семейному бизнесу, не хотел торчать целыми днями где-нибудь в офисе, считая прибыль или анализируя условия договоров, или что-то в этом роде. В тот день в Оклахоме... я изменился.
— И когда ты сказал, что уехал, потому что хотел стать достойным моей любви…
— Это не единственная причина. Может быть, Оклахома положила этому начало. Но теперь мне
— А теперь… тебе кажется, что ты достоин моей любви? — в моем голосе... я даже не знаю. Отчаяние и надежда одновременно.
— Да, — он смотрит на меня, и взгляд этих сине-зеленых глаз обжигает и ласкает одновременно. — И теперь я не отпущу тебя.
— Лучше не отпускай.
— Ты ведь понимаешь, что пройдет еще несколько недель, прежде чем мы сможем остаться наедине?
Я вздыхаю.
— Это приходило мне в голову, да. Но я ждала так долго, так что смогу подождать еще. Кроме того, люди нуждаются в нашей помощи.
— А если я не могу подождать?
— Тогда мы что-нибудь придумаем. Ты же смышленый парень — уверена, ты что-нибудь придумаешь.
И потом он вырубается — иначе не сказать. Я даю ему немного поспать и прижимаюсь ухом к его груди. Чувствую, как бьется его сердце. Пока лежу у Лока на груди и слушаю его сердцебиение, я позволяю себе пару минут поскучать по Олли.
Это сердце Оливера. Бьется. Живое. Как напоминание. Мне и сейчас больно, и я знаю, что так будет всегда. Но потом Лок сжимает мою талию. Я чувствую его дыхание, его сердцебиение — сильное и ритмичное — и разрешаю этой боли остаться.
Иногда, я думаю, нужно немного боли, как напоминание о том, что в жизни есть место и хорошему.
Я так долго избегала жизни, потому что не могла справиться с болью. Но когда вы сталкиваетесь с невозможным, когда вы
Любовь — всегда риск. Иногда вы теряете, как случилось со мной. Но я ни на что не променяю ни единой секунды рядом с Оливером, даже если это означает, что я снова его потеряю. У меня было что-то удивительное, и да, я потеряла это. Больно. Больно до сих пор. И будет больно всегда. Но боль — не единственное, что существует в мире. Есть и другое. Красота.
Я не засыпаю сразу, хотя Лок давно уже похрапывает рядом. Я обнимаю его и позволяю ему себя обнимать. Чувствую его сердцебиение, считаю удары и благодарю Бога за каждый из них.
В течение следующего месяца мы с Локом редко видим друг друга. Он занят восстановительными работами, а я — нескончаемым потоком раненых и больных. Мы встречаемся при каждом удобном случае: поесть, немного поговорить.
И, если честно, как бы трудно ни было, как бы мы оба ни хотели уединения, это время, проведенное просто за разговором… оно кажется правильным. Мы узнаем друг друга. Мы находим утешение в том, чтобы просто быть рядом друг с другом. Иногда ночью мы целуем друг друга, но всегда останавливаемся. Потому что оба знаем — каждому из нас достаточно всего лишь прикосновения. Это как размахивать зажженной спичкой в комнате, полной пороха. Одной искры будет достаточно, чтобы устроить взрыв.
Поэтому мы осторожны. Тихие, неторопливые, короткие поцелуи за ужином под непальскими звездами и яркой серебряной луной. Взявшись за руки, мы гуляем между горами щебня и обломков.
Романтика.
Странные отношения. Свидания среди руин разрушенного землетрясением города на самом краю Земли.
Моя команда ВБГ улетает на борьбу со вспышкой малярии в Южном Судане, но сначала нам дают недельный отпуск. Лок должен в конце концов вернуться Калифорнию, так что для нас будущее пока туманно.
То он куда-то уезжает, то куда-то уезжаю я. Когда мы увидим друг друга? Есть ли у нас будущее, если мы не можем быть вместе?
Я собираю вещи, размышляя об этом.
И ощущаю его присутствие — как обычно — еще до того, как вижу.