Там, где смерть и кровь, не бывает красоты

– Довольно, – заворчал Зыбин. – Им твоя забота не надобна!

– А как прознает кто? – ныл смотритель. – А как доложат его высокопревосходительству? Что же, мне места лишаться?

– Забываешься, любезный! – огрызнулся Зыбин. – Здесь тебе не грабители могилы копают, а полиция!

– Так-то оно так, но без меня ни один покойник не обойдется. Я ж тут за могилками слежу, подправляю, особливо те, что без ухода родственников остались. Я ж тут всех знаю-с…

– Вот пристал! Чего ты хочешь?

– Гумагу.

– Что за бумагу? – озадачился Зыбин.

– Написание дайте, по каким таким причинам полиция могилы разворошила вандальским способом.

– Это еще зачем?!

– А вдруг его высокопревосходительство отчету затребует?

– Его высокопревосходительству плевать на тебя и на твое кладбище.

– А чего это ему плевать? И он здеся будет!

– Право, Виссарион Фомич, напишите ему хоть двадцать бумаг, надоел же до смерти, – посоветовал Чиркун. Он был настроен на лирический лад и не желал слушать меркантильные требования хранителя кладбища.

– Черт с тобой, – устало бросил Зыбин смотрителю. – Завтра придешь в полицию, получишь «гумагу».

– С печатью? – не унимался тот.

– Пшел вон! – Но, как только смотритель двинулся от него прочь, Виссарион Фомич остановил «комара»: – Обожди! Ты еще должен нам показать, где хоронит своих покойников богадельня. В сторонке постой, каналья. Молча постой!

К этому моменту полицейские достали один гроб, начали его открывать – и усилий не потребовалось, крышка легко отсоединилась.

– Свят-свят-свят… – панически закрестился смотритель, безумно вытаращив глаза и побледнев, что было ясно видно и в полумраке.

– Эт-ты мне брось! – рявкнул Зыбин и указал пальцем сначала на «комара», затем на пустой гроб: – Чтоб ни одна душа… Иначе – сгною!

– Ни-ни-ни-ни! – запищал тот. – Хоронить же никто не станет здеся опосля эдакого!.. А у меня тут места много, всем хватит…

– Показывай захоронения богадельни, каналья! – гаркнул Зыбин и приказал полицейским: – Вы, двое, закопайте гроб обратно, опосля к нам подойдете.

Два часа Викто́р бродил по тому роковому месту, рискуя встретить грабителей или тех, кому жизнь не мила без драк. Однако ночь подарила городу почти безветренную погоду и безмятежную тишину. Редко-редко проезжала извозчичья коляска, громыхали подковы и колеса по мостовой, а загулявшие горожане и того реже встречались.

Князя заприметил Пискунов, который не мог себе позволить отправиться домой, на покой, боясь, что другим сыщикам повезет больше, когда он будет в сетях Морфея нежиться. Он выбрал укромное местечко, чтобы и сыщикам прочим глаза не мозолить, и чтобы другие люди мимо прошли, не заметив его, и в то же время ворота дома на Славяновской, двадцать семь, видеть хоть издали. Постелив газету на каменный выступ ограды, Пискунов сидел, закрытый огромными кустами. Иногда он вытягивал из кармана пузырек и отпивал глоточек водки – только чтобы согреть нутро. Закусывал. А как же! Без закуски нельзя, иначе сильное опьянение наступит. Пискунов вытаскивал сверточек, разворачивал его и клал в рот кусочек сальца и кусочек хлеба – в самый раз, чтобы перебить жжение от водки во рту. Заметив, как некий человек уходит прочь по улице, а через какое-то время возвращается, он заподозрил в сем коварный умысел и все гадал: вор ли то присматривается, куда ему залезть, или любовник ждет, когда ему подаст знак чья-то неверная жена? Вот и женись после этого!

Опять он – молодой мужчина. Не спеша двинулся вдоль улицы, кажется, он шел к переулку. Проследить – святая обязанность Пискунова, кого бы он ни встретил, авось удастся ему предотвратить преступление. Сыщик поднялся (а зад-то как занемел от долгого сидения на твердом, к тому же и захолонул), аккуратно сложил газету (пригодится еще) и сунул ее в карман. Только он раздвинул кусты и шагнул на тротуар…

Раздался короткий грохот.

– Ой! – присел Пискунов. И во второй раз как бахнет! – Что это?! Кажись, выстрел… Два… выстрела… Кто стрелял?!

Тут он увидел, как молодой мужчина упал плечом на ограду и начал беспомощно оседать на землю. Пискунов заметил промелькнувшую тень, скользнувшую в переулок. Первый порыв – догнать тень – он подавил. Пистолета нет! Не выдали! Не положено по рангу! А если и в Пискунова пульнут, что тогда? Прощай, жизнь? Она хоть и паскудная, хоть и безденежная, но – хорошая. Выждав, когда топот ног убегавшего затих, Пискунов бросился к упавшему на тротуар мужчине, надеясь, что он не от выстрела упал, а просто так… пьяный, например.

Викто́р лежал, зажав ладонью рану на своем окровавленном лице. Пискунов присел на корточки, тронул за колено раненого в простой одежде, спросив:

– Кто тебя так, голубчик? Небось свои же, подельники, уложить тебя надумали? Признавайся, ты вор?

Раненый с трудом выговорил:

– Пошлите за князем Дубровиным…

– Скажешь тоже: за князем! – хохотнул Пискунов. – Я тебя в полицию свезу…

– Вези, дурак, куда-нибудь… Князь – мой дядя… и матушка моя у него…

Молодой человек потерял сознание. Пискунов заметил, что из-под его плеча вытекает струйка крови, собираясь в лужицы между булыжниками мостовой.