Полынь не пришла. То, чего так отчаянно боялась Уля, не свершилось. Воздух пах сыростью и осенней улицей. Никакой потусторонней горечи. Ничего такого.
Но вместо облегчения Уля почувствовала досаду. Как ей играть по правилам Гуса, если полынь решила спрятаться? Что делать, если она не покажется даже слабым отголоском весь этот месяц? Как тогда отыскать в шумящей бескрайней Москве три вещицы, что сойдут за подарочки для Гуса?
Вопросы захлестывали Ульяну подобно штормовым волнам, пока она шла, не разбирая дороги. Ноги сами привели ее к станции, повторяя изученный до последней выбоины маршрут. Не думая, зачем это делает, Уля купила билет до конечной, прошла на перрон и, сев в электричку, прижалась лбом к запотевшему стеклу. Люди проходили мимо, усаживались на твердые сиденья, перебрасывались фразами, читали книги, дремали, уронив голову на грудь. И в каждом Ульяна пыталась различить полынь. Но той не было, будто и не бывало никогда прежде. Уля ловила чужие взгляды, а после прикрывала глаза и силилась услышать зов полыни, почуять горький запах, поддаться ему, как учил Рэм. Не выходило. Мир вдруг стал совершенно обычным. Плотным, реальным, вещным.
Еще вчера Ульяна могла только мечтать о таком. Она ввязалась в игру, чтобы реальность перестала походить на бред сошедшего с ума наркомана. Кто же знал, что желание сбудется так быстро и так некстати?
Когда электричка, шипя и покачиваясь, добралась до вокзала, Уля уже стояла в тамбуре. Тревога медленно, но неотвратимо перерастала в предчувствие большой беды. Мимо лились потоки людей. Каждый нес в себе страх смерти, теперь Ульяна знала это наверняка. Знала, но не чуяла.
Подхваченная толпой, она покорно спустилась вниз по скользким ступеням перехода, встретилась глазами с равнодушной отекшей теткой, которая куталась в фирменный бушлат и проверяла билеты на выходе. Та скользнула по Уле взглядом и пропустила. Терминал опять не работал, пассажиры толпились, переругиваясь. Все они чего-то боялись, не могли не бояться. Но полынью не пах никто.
Ульяна не знала, куда она едет. Просто брела, позволяя ногам нести ее по переходам, вбегать в отправляющийся поезд, стоять в углу, с трудом удерживаясь от падения, шагать по эскалаторам. А сама все это время жадно ловила чужие взгляды. Карие глаза менялись серо-голубыми. Темные с восточным разрезом – двумя блестящими изумрудами в золотую крапинку. Окрашенные в странные цвета линзами – водянистыми старушечьими глазами. Дети, мрачные мужики, пьяные подростки, парочки, целующиеся у поручней. Ни один из них не откликнулся на Улин полынный зов.
Поднимаясь по эскалатору, она всматривалась в каждого, кто ехал навстречу. Втягивала воздух, пробовала его на вкус. Все запахи метро смешались в один – не полынный. Совсем. Совершенно. Горькая трава, изводившая Ульяну целых три года, поняла, что та сама ищет с ней встречи, и затаилась.
Думая так, Уля вышла из дверей метро и наконец огляделась. Ветер протащил по асфальту кусок смятой газеты. Люди выскакивали наружу и устремлялись в разные стороны: кто к маршруткам, кто – через аллеи – к домам. Ульяна знала номера рейсов этих автобусов. Да и домов, кучкой высившихся над облетевшим сквером, тоже. Это был ее район. Место, которое отобрала полынь. Улица, на которой стоял ее дом. Дорога, где погиб Никитка.
Ульяна постояла немножко, всматриваясь в тонущие в тумане здания, а потом решительно встряхнула головой. Терять было нечего. Она подошла к киоску, от которого головокружительно пахло свежезаваренным кофе. В одном кармане приятно звенела мелочь, в другом плотным валиком лежали купюры Гуса. Экономить смысла не было. Особенно если полынь не появится больше.
– Капучино, пожалуйста. Большой, – проговорила Уля в окошко, как делала сотни раз.
Бариста улыбнулся ей, подхватывая из высокой стопки картонный стаканчик. Машина заурчала, вспенивая молоко. Уля с наслаждением наблюдала за точными красивыми движениями. Когда в ее ладонь лег теплый стаканчик, она вдохнула аромат и с трудом сдержала стон.
Как просто оказалось вернуться, будто она в самом деле собиралась идти по знакомой аллее туда, где ждут мама и брат. Но дома ее никто не ждал. Этого не исправить стаканчиком кофе.
Мелодичный голос баристы заставил Улю взять себя в руки.
– Вы орешки забыли.
– Да, спасибо, – рассеянно ответила она, забирая коробочку фундука в шоколаде.
Какое несчетное количество раз студенческие дни заканчивались именно так? Они с Вилкой выбирались из метро, брали кофе и шли в сторону дома, хохоча и перекидываясь шуточками. Врученных в подарок орешков хватало как раз до подъезда. Но парочку Уля всегда оставляла Никитке и украдкой совала их в мальчишеский кулачок. Дома сладкое было под строгим контролем. Мама не хотела, чтобы у сына испортились зубы.
– Потом всю жизнь будет с ними мучиться, если не уследить, – говорила она, любовно поправляя сыну отросшую челку.
– Так у него же молочные, ма, – вступалась Уля, но мама и слушать не хотела.
– Сейчас привыкнет как правильно – не испортит коренные.