Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история

От увиденного у него защемило сердце. Двор, милый двор, где когда-то прошло его детство, выглядел словно запущенная могила. Продираясь сквозь разросшийся на дорожке кустарник, он поднялся по скрипучей лестнице на крыльцо и подошел к двери. Попробовал открыть, но дверь не поддалась. Вдруг его кто-то окликнул. Оглянувшись, он увидел ту самую женщину, что жила в доме напротив.

— Ваш ключ у нас, — сказала она, протягивая ему руку с ключом. — Вы уж извините, что двор в таком состоянии. Муж каждый год приводит его в порядок. Если бы вы приехали чуть позже…

— Спасибо, — сказал ей Мустафа и, взяв у нее ключ, вернулся к дому.

С трудом провернув его в замке, он отпер дверь, со скрипом ее отворил и вошел внутрь. Сердце его вновь защемило. Прислонившись к дверному косяку, он постоял так пару минут, затем нетвердой походкой подошел к столу. Выдвинув из-под него стул и тяжело на него опустившись, он оглянулся по сторонам.

Вокруг него был мир его ушедшего детства. Мир, покинутый им много лет назад. Кто бы мог подумать, что он еще раз увидит эти стены!

За все прошедшие годы Мустафа ни разу не переступал этот порог. Больше того, он и не вспоминал никогда об оставленном доме. Родина? Его родиной была Турция, а не деревушка в горах. Его семьей стало военное братство, и армия заменила ему все, что могла бы дать родня.

Кощунственная мысль пришла ему в голову — хорошо, что никого не осталось! Хорошо, что он сейчас один в этом доме, наедине с собой, со своими воспоминаниями. Не надо ничего объяснять, незачем оправдываться. Когда-то он вышел отсюда ребенком — и сейчас тот же самый ребенок снова переступил порог, возвращаясь…

Немного успокоившись, Мустафа встал и прошелся по комнатам. Какими низкими показались ему потолки! Какие маленькие тут были окна! Однако вид за ними открывался все тот же, что и семьдесят лет назад.

А если забраться на крышу дома, то между лесистыми склонами можно увидеть голубое марево долины, а за ней — синюю стену моря. Почему-то море ему всегда казалось именно стеной, за которой ничего нет, а вот горы обещали множество открытий, оставалось лишь их преодолеть…

Да, с малых лет он знал, что ему не жить среди этих стен. Мустафа провел рукой по шершавой штукатурке. От стены веяло каким-то непонятным и необычным теплом, которое согревало ему душу.

Он присел на корточки возле давно остывшего очага и, словно здороваясь, коснулся пальцами его закопченного свода. Внезапно ему почудился запах свежеиспеченного хлеба. Он прикрыл глаза и с удивительной ясностью увидел забытую картинку из детства — бабушка сидит на полу перед низким деревянным столиком и раскатывает на нем куски теста. Быстро мелькает круглая палка, быстро вытягиваются под ней овальные полосы. Вот все тесто раскатано, и бабушка берет одной рукой парусиновую подушечку, а в другую — сырую лепешку. Лепешка шлепается на подушку, а подушка ныряет в раскаленный очаг и прилепляет тесто к стенке. «Как ей не страшно просовывать руку в очаг?» — удивляется маленький Мустафа, наблюдающий за бабушкой из-под одеяла со своей лежанки…

А вот и она, лежанка. Сохранилась. Мустафа осторожно присел на краешек. Когда-то он спал здесь. Какие планы строил он, лежа на ней, прежде чем сон уносил его в страну ночных фантазий! Он устало закрыл глаза и тотчас забылся в легком полусне.

Он вдруг увидел себя ребенком, играющим во дворе дома. Мимо него носятся куры, важно прохаживается огромный петух. С этим петухом у маленького Мустафы особые счеты, и он держит под рукой камешек, чтобы дать достойный отпор этому черно-золотому голосистому задире.

А вот Мустафа бежит по дороге, догоняя арбу. Рауф-ага едет в город, и Мустафа просится с ним, но дед строго отвечает, что ему надо остаться дома. Будет время, будет тебе и город…

И вот он остался один в опустевшем доме. Дед уехал в город, бабушка взбивает шерсть на расстеленном ковре во дворе, ее кизиловый прут со свистом хлещет по мешанине черных и белых клочьев. Бабушка не видит Мустафу, и мальчугана вдруг охватывает пьянящая радость свободы. Он крадется туда, где цветут дикие розы, что отделяют двор от дороги, и в последний раз оглядывается. Бабушка не смотрит в его сторону. Мустафа, пригнувшись, ныряет под колючие ветви и на четвереньках пробирается под густой завесой листьев.