Там, где в дымке холмы

В полумраке я не могла разглядеть, что именно она сворачивает: наверное, задача была непростой, так как Сатико справилась с ней только после нескольких попыток.

— В любом случае, Эцуко, — продолжила она, — с какой стати он стал бы ввязываться во все эти хлопоты, если бы не был абсолютно искренен? Чего ради он стал бы так хлопотать ради меня? Порой, Эцуко, ваше отношение ко мне кажется таким скептическим. Вам надо за меня радоваться. Наконец-то положение выправляется.

— Да, конечно. Я очень за вас рада.

— Но в самом деле, Эцуко, было бы нечестно засомневаться на его счет после того, как он ввязался во все эти хлопоты. Совсем нечестно.

— Да.

— И Марико будет там счастливей. Америка — гораздо более подходящее место для девочек-подростков. Там она сможет устроить свою жизнь как захочет. Займется бизнесом. Или обучится рисованию в колледже и станет художницей. Добиться всего этого в Америке гораздо проще. Япония для девушек — место неподходящее. На что она здесь может рассчитывать?

Я промолчала. Сатико, взглянув на меня, коротко рассмеялась:

— А ну, Эцуко, улыбнитесь. Все в итоге прекрасно устроится.

— Да, уверена, что устроится.

— Конечно устроится.

— Да.

Минуту-другую Сатико продолжала возиться с вещами, потом руки ее замерли и она устремила на меня взгляд; на лицо ее по-прежнему падала причудливая светотень.

— Вы, наверно, считаете меня глупой, — негромко сказала она. — Правда, Эцуко?

Я взглянула на нее не без удивления.

— Я понимаю, что, может быть, Америки нам не видать. А если даже там окажемся, я знаю, как трудно нам придется. Вы думали, я об этом не догадывалась?

Я не ответила, мы молча смотрели друг на друга.

— И что из этого? — продолжала Эцуко. — Какая разница? Почему бы мне не отправиться в Кобе? В конце концов, Эцуко, что я теряю? В доме дядюшки мне делать нечего. Несколько пустых комнат, вот и все. Буду сидеть там и стариться. Одни пустые комнаты — и только. Вы это и сами знаете, Эцуко.

— Но Марико, — вставила я. — Что будет с Марико?

— Марико? Она прекрасно справится. Что же ей остается? — Сатико продолжала смотреть на меня из полумрака, половину ее лица скрывала тень. — Вы думаете, я хоть на миг воображаю, что я для нее хорошая мать?

Я молчала. Сатико вдруг рассмеялась.

— О чем мы, собственно, говорим? — Ее руки снова пришли в движение. — Все уладится как нельзя лучше, уверяю вас. Из Америки я вам напишу. Быть может, Эцуко, вы когда-нибудь приедете нас навестить. Возьмете с собой вашего ребенка.

— Да, возможно.

— Быть может, тогда у вас их будет уже несколько.

— Да, — смущенно улыбнулась я. — Кто знает.

Сатико, вздохнув, развела руками:

— Столько вещей. Что-то придется оставить.

Я молча наблюдала за ней, потом предложила:

— Если хотите, я пойду поищу Марико. Уже довольно поздно.

— Вы только утомитесь, Эцуко. Вот я закончу укладываться, и, если она все еще не появится, мы пойдем поищем ее вместе.

— Хорошо. Но я все-таки посмотрю, где она. Уже совсем стемнело.

Сатико, подняв на меня глаза, пожала плечами:

— Вам, пожалуй, лучше взять с собой фонарь. На берегу очень скользко.

Я встала и сняла фонарь с балки. Когда я шагнула к порогу, по стенам комнаты побежали тени. Уходя, я оглянулась на Сатико. На фоне раздвинутой перегородки виднелся только ее силуэт, небо за ее спиной выглядело почти совсем ночным.

Пока я шла к берегу, вокруг фонаря вились насекомые. Какая-то мошка залетела внутрь, мне пришлось остановиться и подержать фонарь неподвижно, дожидаясь, пока она выберется из плена.

Скоро я увидела впереди деревянный мостик, переброшенный через реку. Переходя на другой берег, я ненадолго задержалась — посмотреть на вечернее небо. Помнится, на этом мостике мной овладело ощущение странной безмятежности. Я постояла там, перегнувшись через перила и вслушиваясь в плеск реки внизу. Выпрямившись, я увидела собственную тень, отбрасываемую фонарем на деревянные планки мостика.

— Что ты там делаешь? — окликнула я.

Девочка сидела напротив меня, скрючившись под перилами. Я шагнула вперед, чтобы лучше ее разглядеть при свете фонаря. Девочка не отозвалась и продолжала молча рассматривать свои ладони.

— Что с тобой? — спросила я. — Почему ты здесь сидишь?

Насекомые роились вокруг фонаря. Я поставила его перед собой, и лицо девочки высветилось ярче. После долгой паузы она сказала:

— Я не хочу уезжать. Не хочу уезжать завтра.

— Но тебе там понравится, — вздохнула я. — Все поначалу боятся нового. А тебе там понравится.

— Я не хочу уезжать. И я его не люблю. Он как свинья.

— Не надо о нем так говорить, — сердито упрекнула ее я.

Мы посмотрели друг на друга, потом девочка опять уставилась на свои ладони.

— Ты не должна так говорить, — спокойней повторила я. — Он очень к тебе привязан и станет для тебя как бы новым отцом. Все отлично уладится, обещаю тебе.

Девочка молчала. Я снова вздохнула:

— Во всяком случае, если тебе там не понравится, мы всегда можем вернуться.

На этот раз девочка взглянула на меня вопросительно.