- Я видела, - тянет руку Нелё, - она в пионерской комнате стоит, вся из полочек сделанная.
Нелё ужасно хочется показать Уле, что она уже много знает.
- Верно, - говорит Раиса Нельчевна. - Так что же это?
- Это... Это... - Нелё набирает полную грудь воздуха. - Жжерка! радостно выпаливает она.
- И мы говорим: жерка! - кричат все.
Раиса Нельчевна вздыхает:
- Ну ладно, ребята, завтра разберёмся. Это трудное слово: "этажерка". Ну-ка, а это что?
- Соба-а-ка!
- Это...
- Мя-ач!
Ребята выкрикивают весело, им нравится называть слова, которые они уже знают. А Уле стало скучно. Она ведь ничего, совсем ничего не понимала. Незнакомые слова кружили над ней, жужжали, как комары летом, в жару, и спрятаться от них некуда было.
Уля взяла на руки Катю.
- А ну их, - сказала она кукле, - ты их не слушай. Лучше спи.
И, покачивая, стала баюкать:
- Аа-а! Аа-а!
Но разве убаюкаешь? В классе стало ещё шумнее. Раиса Нельчевна сказала:
- Мы с вами все - гуси. Взмахнули крыльями! Летим!
И все сразу вскочили, подняли руки, захлопали.
- Крылья за спину! - скомандовала Раиса Нельчевна. - Хлоп-хлоп! Не получается?
У них и правда ни у кого не получалось. За спиной хлопать трудно, руки какие-то короткие, не достают. Кто наклоняется вперёд, кто совсем назад запрокинулся. Уля только смотрела на всех, а попробовать не решалась.
Потом все опять вскинули "крылья", замахали ими. Даже шеи у всех вытянулись по-гусиному. А Миша Тэсэдо, всегда такой серьёзный, вдруг загоготал пронзительно:
- Го-го-го-го-о-о!
- Всё, всё, прилетели, - заторопилась Раиса Нельчевна. - Полетали немножко, и хватит. Теперь садитесь. Мы больше не гуси, мы опять школьники.
Сразу сесть почему-то не получилось. И руки никак не могли опять стать руками, а не крыльями, и кричать по-гусиному ещё хотелось. Но наконец угомонились. Один только Саня продолжал трепыхаться, будто он гусь-подранок.
- Маймаго, успокойся, - сказала Раиса Нельчевна, - урок продолжается.
Но Саня недоуменно смотрел на неё. Вот всегда так: Саня не ненец, он долган и, когда хочет, делает вид, что не понимает ни по-ненецки, ни по-русски... А сам ещё и по-нганасански говорит, ребята-то знают.
- А я знаю, что сейчас будет, - зашептала Нелё, - сейчас будет скорая говорка, вот увидишь.
Уля отмахнулась. Какая ещё "говорка"?
А класс уже говорил нараспев:
- Реч-ка те-чёт. Печ-ка пе-чёт.
Раиса Нельчевна взмахивала руками, чтобы всем было легче говорить дружно. Сначала все её слушались, а потом у них стало говориться быстрее, быстрее... И началась такая неразбериха! Языки заплетались, каждый кричал своё, у кого как получалось:
- Печ-ка ре-чёт. Чеч-ка че-чёт...
Раиса Нельчевна закрыла уши ладонями и открыла их, только когда все вволю накричались.
- А я умею скорую говорку! - радостно сказала Уле Нелё. - Вот, слушай.
И заговорила быстро-быстро:
- Реч-ка те-чёт, печ-ка пе-чёт, печ-ка пе-чёт, речка те-чёт...
Ей некогда было даже вздохнуть, и она, не переводя дух, продолжала скороговорить. Слова летели крепкие и круглые, как камешки. От старания щёки у Нелё стали красными, а белые зубки так и сверкали. Уля смотрела ей прямо в рот. Ой, как здорово! Совсем здорово!
Скоро и все ребята стали смотреть на Нелё. А Раиса Нельчевна сказала:
- Молодец! Совсем молодец!
Потом все опять стали говорить медленно. И тогда Уля наклонилась к кукле и, посадив её поудобнее, сказала тихонько:
- Катя, давай и мы: реч-ка... те-чёт!..
ПО ГОРЯЩЕМУ НЕБУ...
Целых три дня куролесила пурга. И все три дня они не выходили на улицу. А так надоело сидеть в доме! Даже ссориться друг с дружкой начали. Засыпали, думая, что, пока спят, пурга образумится, просыпались с надеждой, что она уже кончилась. Но она не унималась, всё гудела и гудела...
Это было нестерпимо - сидеть взаперти, в четырёх стенах. Другое дело дома, в родной тундре. Там в пургу, забравшись в чум, который дрожал и гнулся под напором ветра, они не чувствовали себя в таком плену, как здесь. Там всё было привычно: придвинешься ближе к жаркой печурке, зароешься в мягкие оленьи шкуры, и что тебе пурга! Она поёт на все голоса, и ты с ней. А чуть приподнял полог чума, можешь с ней и поразговаривать.
Раиса Нельчевна хорошо понимала своих питомцев, потому что сама выросла в тундре и вместе с родителями кочевала с оленьим стадом. Она тоже была когда-то "нулевишкой" и так же, как теперь эти ребята, трудно привыкала ко всему новому. Окончив школу, она, может быть, тут же вернулась бы в свою тундру, но ей захотелось учиться дальше, и она не побоялась уехать очень далеко. Целую неделю плыла на теплоходе по Енисею, потом не один день ехала поездом в Ленинград.