Там избы ждут на курьих ножках...

Чувствовала Манька, лицемерит господин Упыреев. Зловеще прозвучали его слова, и хищный взгляд, идущий опять же из глубины, уловила. Но сама знала, как-то неправильно она любит Спасителя Йесю. А как любить, если никакой отдачи нет? Бог живым должен быть и страшным в гневе, щедрым, когда правильно делают. Объяснить, если что не по Его, когда человек хотел бы, да не знает как…

В Боге Манька разуверилась. Не видела она Его промеж людей. Может, и был, может, и не было, но равнодушно взирал он на ее мучение. Хоть бы намекнул, что существует. А если не мог, то какой Бог?

Разве что когда убивал мысли тяжелые, внушая глупую надежду:

— «Маня, я понимаю, в глазах песок и соль сыпалась на рану, теперь усни, а завтра будет новый день…» — голос шел издалека, легкий, как ветер.

Но разве этот голос принадлежал Господу Йесе? Местный представитель Спасителя запретил ей слушать его и обозначил, как Дьявольское наущение. И Манька не понимала — почему? Вроде мысль была здравая…

В церковь она принципиально перестала ходить, когда Святой Отец запретил хоронить на кладбище одну измученную жизнью и изувером-мужем женщину, как самоубийцу, а спустя неделю услышала и увидела, как тот же Батюшка прощает изуверу грехи, причащает, поливает святой водой, мажет душистым маслом… И соболезнует! Поведение Отца оскорбило ее до глубины души.

Разве он собственник кладбищенской земли, чтобы отказать покойнику? И разве он судья, чтобы прощать грехи изуверу? И как он может быть уверен, что Бог простит, если ни разу не видел Его?

Но это было после…

А сомневаться начала еще раньше, когда однажды к Батюшке подошла нищенка и попросила дать ей свечку, чтобы поставить за себя.

Отче отправил женщину в церковный магазинчик. Женщина немного помялась и призналась, что денег у нее нет. Батюшка посмотрел на нее с жалостью, посетовал, что пожертвования скудные, и что, если он возьмет свечечку у продавщицы, грех будет на двоих, ибо ограбят бедную женщину, которой придется отчитываться за недостачу, а у самого у него свечек нет. И потом минут десять рассуждал, что свечки тем и хороши, что человек жертвует, ведь и Господь Йеся должен пожертвовать временем, чтобы устроить человека.

Манька денег нищенке дала, но сразу предупредила, что от нее исходит одно зло, и сколько бы свечей за себя не поставила, жизнь лучше не становилась — зря только деньги извела. И посоветовала лучше еды купить…

Наверное, прав Батюшка, Спаситель Йеся знал, что мороки с нею будет много. Выводить в люди богатого человека гораздо проще. Заметно — и сразу слава! Вот, к примеру: удвоил он Манькину зарплату, а как заметить, если долгов вчетверо больше? Или богатого человека состояние удвоил — как не заметишь, если сразу и дома два, и завода два, и поле вдвое, и коровник на столько же?

А из наставлений, сказанных на понятном языке, она уяснила, что не след ей пугать Посредницу высказываниями по поводу неприятнейшего запаха в избе. Гнилостные выбросы из тела несовершенных людей редко пахли по-другому. Манька клятвенно заверила, что когда Посредница вынет ей внутренность, чтобы загаженный отход выказать Благодетельнице, подобного с нею не случится — будет она смирной, не ворочая носом, и сделает, как та скажет, лишь бы дело не осталось без рассмотрения. И еще велел господин Упыреев поклониться всяким мудрым наставлениям, коими будут потчевать в имениях, предоставленных величайшими повелениями Благодетельницы народу лживому и проклятому от века.

Странно было Маньке слышать, что есть такая земля, куда уходили на покой еретики, радуя Царицу всея государства смирением. Значит, не врали про больницы…

И опять порадовалась, что умеет Благодетельница проявить заботу и о людях, которые не имели уважения к ее сану. Тем более должна была она понять, ибо чистотой помыслов, какие собиралась нести в сердце, затмила бы многих из народа, обозначенного кузнецом, как народ праведный, а по ее разумению, как раз наоборот.

А еще просил господин Упыреев снять пробу с разбойничьего железа. Будто бы его приготовили по его наущению, чтобы катилась она не колобком, а шла, как положено, защемленная в кандалы. Только так Совершенная Женщина не сочла бы ее приход как бессовестное противопоставление своим дражайшим выступлениям.

Манька очень расстроилась, когда поняла, что железо, которое она несла на себе, еще не все. Свое казалось ей уж таким тяжелым, что страшно было высматривать его — но сдуру согласилась и на это. И на том спасибо, что не сразу — может к тому времени она уже свое железо хоть немного и съест, и износит. Но все равно, расстроилась и испугалась. Одно дело, когда железо снаружи, из которого плуги и мечи отливают, а другое, которое и вроде есть, и еще раз есть, а показывается человеку, как мука смертная и нехорошая отметина, а когда щупаешь, более всего сравнить его можно с болезнью и немощью.

Не простое железо, волшебное. И не снять его…

Долго ли шла она, коротко ли, но в стужу и лютый мороз не отступилась. Сначала широкая полноводная река повлекла ее к неистовым ветрам, к морю-океану.