Там избы ждут на курьих ножках...

Дьявол, может, и не скажет. Именно — не скажет! Но Благодетельница обязательно прознает. Естественно, обвинят, а у нее ни свидетеля, ни алиби… Странно, когда оборотень убил девчушку, он сам ей объяснил суть правосудия, а теперь тоже самое пытается выдать наоборот. «Комедию ломает? Вряд ли. Манька нахмурилась. Тот случай никак Помазанницы не касался, а теперь, пожалуй, в самое нутро ее… Ишь, какой двуличный… Лучшее для нее сейчас схорониться в лесах, идти себе дальше, как ни в чем не бывало, а Кикимору спрятать от постоянного места проживания подальше — пока ищут, успеет уйти далеко! Болотная ведьма изнутри давно гнила, так что по времени никто не определит, когда была убита, скажут раньше, а раньше у нее свидетели есть, которые алиби подтвердят, а если скажут, что шла она вдоль реки, то признается, но дошла до болота и повернула в обход. Кому в голову придет сомневаться? Никто бы в это болото не залез!

Манька обошла Кикимору со всех сторон, брезгливо поморщившись: ведь не человек, мертвец, и давно уже! Ведь не собиралась убивать, старуха сама накинулась, и ей повезло — осталась жива.

И один долг сам себя заплатил.

— Знаешь что, я не просила ее тащить меня в болото и шилом махаться! И оправдываться не собираюсь, — уверенная в своей невиновности, отрезала Манька — и пригрозила: — А если собрались меня останавливать, то вам только хуже будет! — и добавила, но уже не так уверенно, в основном, что бы осадить Дьявола. — И Помазаннице твоей не поздоровится!

— Я что, Маня, разве не должен научить тебя? — с заискивающей вымученной улыбкой Дьявол сделал выпад, изображая драку на шпагах. Он как-то резко вдруг переменился, будто только такой ответ и ждал. И уже спокойно, без сочувствия к Кикиморе, по-деловому предложил: — Пуф, пуф! И уносим готовенькую в болотную тину, пусть полежит пока со своим народонаселением!

— Не уносим, — сказала Манька, понимая, что нельзя старуху обратно. — Оживет еще. Хватит с нее утопленников. Не знаю, сколько их, но спасибо они за это не скажут. Сомневаюсь, что рады они ее рядышком видеть.

— Ладно, — согласился Дьявол весело, — тогда повесим на дерево, как портянку! Будем сушить на солнышке!

— И не повесим, должно мертвого предать земле, — заявила Манька, гадая, догадался ли Дьявол о ее планах. — А если дождь пойдет? Надо по-человечески, похороним, а сверху осину посадим.

— А где ты осину возьмешь? — удивился Дьявол.

Манька осмотрелась. Осины на поляне не росли. А без осины нечисть оставлять опасно. Не приведи Господь, выберется на поверхность и уползет в свое болото! Отсутствие осины полностью соответствовало ее планам. Не придется выдумывать легенду для Дьявола.

— Значит, заберем ее с собой на большую землю! — сказала Манька без всякой радости.

— С ума сошла? — убился Дьявол. — У тебя железа не поднять, а ты еще эту… — он пнул Кикимору брезгливо, — тащить собралась?

— Не оставлять же ее здесь! Если оживет, первое болото станет мне могилой! Чего не сделаешь ради жизни на земле! — ответила Манька зло, расчленяя труп Кикиморы и складывая прогнившие, дурно пахнувшие куски в мешок, который носила в котомке на всякий случай. — Мне спасибо должны сказать, что я от мерзости мир избавила, а я прятаться должна… Ну где справедливость?!

Странно, но дорога из болота оказалась легонькой.

Куда бы Манька не ступила, земля была тверже камня, чуть прикрытая болотной водицей, которая стала почти прозрачной. После смерти Кикиморы воду мутить было некому. Вышли на большую землю уже на третий день, и удивились: две реки, та, вдоль которой они следовали, и та, которая брала начало у Неизведанных Гор, на берегу которой жила Посредница, стали одной рекой с правильным направлением — к морю-океану. И была она так глубока и широка, что без лодки не переберешься, и не разглядишь сразу, где у нее другой берег.

— Ну вот! — кисло скривился Дьявол, почесав в растерянности затылок. — Меняешь лик земли! В общем, так, хватит уже гармоничное государство пугать хаосом! Вывела ты нас из терпения! Бедная моя Помазанница… Что она теперь должна думать?

Замечание Дьявола Манька пропустила мимо ушей. Она прошлась вдоль берега, заметив возвышение, выкопала неглубокую яму и засыпала Кикимору землей, обложив могилу камнями и посадив сверху осину. Почтили минутой молчания, перекусили железом, запили водой, помянув недобрым словом. И только тут Манька сообразила, что нет больше Мутной Топи, и скоро здесь будет такая же земля, как в любом другом месте. Не сказать, что не обрадовалась. Весь мир, от края до края лежал перед нею бездонной лазурной выстой, подернутой осенней дымкой, зеленоватой, с бликами солнца глубиной, и ярким золотым и огненно-багряным раздольем. За две с половиной недели, пока бродили по топи, земля нарядно украсилась.