Там мое королевство

– Я видела красивого человека. Он был мертвый и лежал там, в ручье. Я его не знаю, но мне почему-то стало очень грустно. Он был похож на нас с тобой, только старше.

– Как хорошо, что ручью приснился не канцлер или кто-нибудь из нас, – только и говорю я.

Когда мы возвращаемся домой с прогулки, на пороге нас поджидает разъяренный отец.

Он трясет перед нашими лицами «Нарнией» и кричит:

– Кто принес в дом эту гадость?

Наши волшебные плащи из снега быстро тают в тепле, и мы остаемся совсем беззащитными перед огненным гневом. Я молчу, потому что не могу сказать, что эта «гадкая» книга твоя, я никогда так с тобой не поступлю.

Повисает раскаленная тишина.

– Это моя книга, – набравшись смелости, говоришь ты.

– Твоя, значит? – злобно щурится отец. – А кто тебе разрешил тащить всякую иностранную дрянь к нам в дом?

– Это не дрянь, это книга про волшебный мир, – отвечаешь ты.

Отец угрожающе надвигается на тебя. Мне становится очень страшно, но я все-таки надеюсь, что чужих детей он бить не будет. Я зажмуриваюсь и представляю, как стая черных птиц врывается в окно и рвет отца на мелкие кусочки.

В этот момент за окном что-то громко ухает, и стекла во всей квартире начинают дребезжать. Отец мгновенно забывает и про нас, и про иностранную литературу, надевает ботинки и бежит на улицу.

«Спасибо вам, спасибо», – повторяю я про себя.

На следующее утро мы идем смотреть на взорванного в собственном подъезде бизнесмена, жившего в соседнем доме. Его самого целиком мы, конечно, не находим, зато находим развороченный подъезд, выбитые стекла и маленькие кусочки бизнесмена, которые еще не успели убрать. Говорят, что у него остались жена и двое детей. На месте детей я бы не побрезговала и подобрала бы пару кусочков своего папаши. Ведь другой возможности проститься с его останками им уже не представится.

– Кажется, птицы все-таки прилетали, – говорю я, – но почему они напали не на того?

Ты удивленно смотришь на меня. Ты не понимаешь, о чем я.

* * *

Я проводила тебя до самой квартиры, твоя мать разрешила мне остаться всего на полчаса, так как вечером у вас какой-то сектантский праздник.

Я эти праздники не люблю, меня на них никогда не приглашают, потому что я неверующая, а тебя они отдаляют от меня. После них ты всегда такая радостная: рассказываешь, как вы пели песни про бога, молились, играли в веселые игры и ели много всего вкусного. Песни про бога мне не нравятся, я предпочитаю свои собственные.

Мы сидим в твоей комнате на полу, облокотившись о кровать, ты показываешь мне свои рисунки, а я чувствую, как наше время съедает кусок за куском чей-то прожорливый рот.

– Ты правда веришь в бога? – спрашиваю я.

– Мне кажется, что верю. Но мне не всегда это нравится, – отвечаешь ты.

– Почему не всегда?

– Мама говорит, чтобы я молилась ему каждый день. Но иногда мне совсем не хочется разговаривать с богом, и тогда мама заставляет меня.

– И что ты тогда ему говоришь?

– Я пробую рассказать ему, как прошел мой день, но мама… – Ты запинаешься. – Мама начинает кричать, что я лгунья и что я должна просить прощение за то, что не хочу говорить с богом. А еще рассказывать ему обо всем плохом, что сделала за этот день, и опять просить прощения.

– Но ты ничего плохого не делаешь! – возмущаюсь я.

– Надеюсь, – грустно говоришь ты.

– Странно, мой отец в бога не верит, но заставляет меня делать примерно то же самое – рассказывать ему, что я сделала плохого, а потом просить у него прощения.

– Лучше уж просить прощения у бога.

– Это точно, бог хотя бы не может погладить тебя по голове и сказать – «больше не ври папе». Вот это особенно мерзко.

– Фу! – говоришь ты, видимо, в красках представив моего отца.

Думать об отце мне не хочется, и я начинаю разглядывать карту королевства, нарисованную тобой.

– А тебе не кажется, что рай чем-то похож на наше королевство? – лукаво улыбнувшись, спрашиваешь ты.

– Нет, не похож. – Меня удивляет, как жестко звучит мой голос. – Рай – он для всех, а королевство только для нас. Он мало чем будет отличаться от мира, в котором мы живем, если туда отправятся все те же самые люди, что живут здесь. К тому же, чтобы попасть в рай, нужно умереть.

– Вот это правда странно, – соглашаешься ты.

Мы могли бы проговорить еще часа два, но в комнату заглянула твоя мать, чтобы выпроводить меня до того момента, как у вас на пороге появятся правильные, верующие люди.

К себе домой идти мне не хочется, я медленно спускаюсь по ступенькам, не зная, куда себя деть, и между вторым и первым этажом прямо напротив надписи «Егор – лох» натыкаюсь на твоего соседа Диму. Он младше нас на год, у него рыжие волосы и противный вздернутый нос, ты говорила, что он тебя обижает.

– Была у бомжихи? – спрашивает он.

– Чего?

– Твоя подруга – бомжиха, – скалясь наполовину беззубым ртом, сообщает Дима. – От нее воняет!

Я вспоминаю о том, что над тобой часто смеются из-за зашитых колготок и недостаточно опрятной одежды, и чувствую, как что-то горячее сжимается у меня в животе, кидается в голову и разливается по глазам.