Там мы стали другими

Мы подошли к светофору. Когда красный сигнал сменился зеленым, Джеки потянулась ко мне и взяла меня за руку. И не отпускала, даже когда мы перешли на другую сторону улицы.

Эдвин Блэк

Я на толчке. Но ничего не происходит. Я просто сижу. Надо стараться. Надо иметь намерение и не только уговаривать себя, но действительно сидеть и верить. Вот уже шесть дней, как у меня не происходит дефекации. Один из верных симптомов, описанных на сайте WebMD[35]: ощущение неполного опорожнения. Это похоже на правду о моей жизни в том смысле, который я пока не могу сформулировать. Или тянет на название сборника коротких рассказов, которые я возьму да и напишу однажды, когда все наконец-то выйдет наружу.

С верой все не так просто: нужно верить, что она сработает, иначе говоря – верить в веру. Я наскреб немного веры и держу ее возле открытого окна, в которое превратился мой разум с тех пор, как в него проник интернет и сделал меня своей частью. Я не шучу. У меня такое чувство, будто я переживаю ломку. Я читал о реабилитационных центрах в Пенсильвании, где лечат интернет-зависимость. В Аризоне процветают ретриты[36] с цифровым детоксом и подземные бункеры в пустыне. Моя проблема не только в компьютерных играх. Или в азартных играх. Или в постоянном скроллинге и обновлении личных страниц в социальных сетях. Или в бесконечных поисках хорошей новой музыки. Проблема в зависимости от всего этого сразу. Одно время я реально подсел на Second Life[37]. Мне кажется, я провел там целых два года. И по мере того как я подрастал и толстел в реальной жизни, Эдвин Блэк, живущий в виртуальном мире, худел, и, чем пассивнее становился мой образ жизни, тем больше преуспевал мой прототип. У того Эдвина Блэка была работа, была девушка, а его мама трагически умерла при родах. Тот Эдвин Блэк вырос в резервации, где его воспитывал отец. Эдвин Блэк из моей «Второй жизни» гордился собой. Он был исполнен надежд.

Этот Эдвин Блэк – что сидит на толчке – не может попасть туда, в интернет, потому что вчера уронил свой телефон в унитаз, и в тот же гребаный день мой компьютер завис, просто застыл, даже курсор мыши не двигался, и не крутилось колесико загрузки возле стрелки. Никакой перезагрузки после отключения от сети, только немой черный экран – и мое лицо, отражающееся в нем, сначала с выражением ужаса наблюдающее за умирающим компьютером, а потом в панике от того, как мое лицо реагирует на смерть компьютера. Что-то и во мне умерло в тот миг, когда я увидел свое лицо, подумал об этой болезненной зависимости, о куче времени, потраченной на ничегонеделание. Четыре года я просидел в интернете, не отрываясь от компьютера. Если отбросить время сна, то, наверное, получится три года, но это не считая сновидений. А мне снится интернет, ключевые фразы поиска обретают ясный смысл, помогают расшифровать значение сна, который поутру оказывается бессмыслицей, как и все, что мне когда-либо снилось.

Когда-то я мечтал стать писателем. К слову, я получил степень магистра сравнительного литературоведения с акцентом на литературу коренных американцев. Это, должно быть, говорило о том, что я нахожусь на пути к чему-то значимому. Во всяком случае, так я выглядел с дипломом в руке на последней фотографии, которую выложил на своей страничке в Facebook. В мантии и шапочке магистра, на сто фунтов[38] легче, а рядом – моя мама, с неестественно широкой улыбкой, взирающая на меня с нескрываемым обожанием, тогда как ей следовало бы смотреть на своего бойфренда Билла, кого я просил не приводить и кто настоял на том, чтобы нас сфотографировать, несмотря на мои возражения. В конце концов мне полюбилась та фотография. Я рассматривал ее чаще, чем любые другие свои фото. До недавнего времени она оставалась моей аватаркой, потому что на протяжении нескольких месяцев и даже года выглядела вполне органично, но спустя четыре года стала вызывать социально неприемлемое ощущение грусти.

Когда я снова переехал к маме, дверь в мою бывшую комнату, в мою прежнюю жизнь в этой комнате, как будто открыла пасть и проглотила меня целиком.

Теперь мне ничего не снится, разве что темные геометрические фигуры, бесшумно дрейфующие по розово-черно-пурпурному пиксельному пейзажу. Сны как экранная заставка.

Надо сдаваться. Ничего не выходит. Я поднимаюсь с унитаза, натягиваю штаны и ухожу из туалета побежденным. Живот надутый и твердый, как шар для боулинга. Поначалу мне и самому не верится. Я всматриваюсь внимательнее. Мой компьютер. Я едва не подпрыгиваю, когда вижу, как он возвращается к жизни. Чуть ли не хлопаю в ладоши. Мне стыдно за свое волнение. Я ведь решил, что это вирус. Я кликнул ссылку, чтобы загрузить «Одинокого рейнджера». Все сходились на том, что фильм неудачный, во многих отношениях. Но меня распирало от желания его посмотреть. Не знаю, почему так приятно видеть Джонни Деппа в провальной роли. Это придает мне сил.